Ели похлебку  из  конопляного  сока  с  груздями,  вареный горох,
пироги с капустой, запивали киселем.
     Подле Васюты,  утирая пот со лба,  шумно чавкал дебелый бородач в
темно-зеленом  сукмане.  Облизывая  деревянную  ложку,  повернулся   к
Васюте.
     - Откель притащился?.. Из Угожей. А я и того далече. Из Каргополя
пришел к святейшему.
     Васюта крутнул головой:  сторонушка - самая глушь,  за тыщи верст
от стольного града.
     - Как же добрался? У вас там сплошь леса да болота, сказывают.
     - Хватил  горюшка.  Едва  медведь  не  задрал.  Хорошо,  сопутник
вызволил,  он-то до самой Москвы со мной брел. А третий в болоте утоп.
Колобродный был, все о гулящих женках бакулил. Вся-де услада в них...
     - Грешно срамословить! - пристукнул посохом седобородый келейник,
надзиравший за трапезой.
     Застолица примолкла, а потом, когда поели, все встали на молитву.
Келейник  и  тут  досматривал,  буравил маленькими,  колючими глазками
каждого богомольца.
     - Нет в тебе усердия.  Поклоны малы и в молитве не горазд.  Чтешь
путано,  -  заворчал  он  на  каргопольца.  Тот  зачастил,   суматошно
заколотил  в  грудь  перстами,  ударяясь  широким  лбом о пол.  Васюта
прыснул, а дотошный келейник тут как тут.
     - Зело весел, отрок. На молитве!
     - Прости, отче, - унимая смешинку, повинился Васюта.
     На другой  день  в Крестовой палате были назначены смотрины.  Все
стали в один ряд,  а патриарх Иов сидел в резном кресле.  На нем белый
клобук с крылами херувима, шелковая мантия с бархатными скрижалями, на
груди темного золота панагия с распятием Христа,  унизанная жемчугом и
изумрудами; в правой руке патриарха черный рогатый посох с каменьями и
серебром по древку.  (Скрижаль - в данном случае нагрудник  на  мантии
архиерея. Панагия - икона, носимая архиереями на груди.)
     Васюта оробел:  лик святейшего был суров,  величав и неприступен;
казалось,  что  сам  господь сошел с неба и воссел в расписном кресле,
сверкая золотыми одеждами.
     "Первый после  бога...  Святой.  Должно,  все  грехи  мои ведомы.
Парашку-то проманул. Так ведь сама ластилась... Не угожу в батюшки", -
подумалось ему.
     Патриарший казначей представлял каждого  святейшему.  Тот  слегка
кивал  светло-каштановой  бородой,  молчаливо поглаживая белой холеной
рукой панагию. Когда казначей молвил о Васюте, патриарх оживился.
     - Из Угожей?.. Добро, добро, сыне. Выходит, преставился Паисий...
Боголюбивый был пастырь,  на добрые  дела  мирян  наставлял.  Любил  я
Паисия.
     Иов широко перекрестился,  лицо его стало задумчивым; когда-то он
ведал  Ростовской  епархией,  и  отец  Паисий  был  в  числе его самых
собинных пастырей.
     В Крестовой   было   тихо,  никто  не  посмел  нарушить  молчания
святейшего;  но вот он качнулся на мягкой подушке из золотного бархата
и вновь устремил свой взор на Вастоту.
     - А ведаешь ли ты, отрок, чем славна земля Ростовская?
     Васюта замялся:   Ростов   многим   славен,  был  он  когда-то  и
великокняжеским стольным градом и с погаными лихо воевал.  О  богатыре
Алеше  Поповиче по всей Руси песни складывают.  А ростовские звонницы?
Нигде не услышишь такого малинового звону.
     И Васюта,  уняв  робость,  обо всем этом поведал.  Лицо святителя
тронула легкая улыбка.
     - Добро  речешь,  сыне...  А  еще  чем славна земля твоя?  Кто из
великих чудотворцев осчастливил Русь православную?
     - Преподобный Сергий,  владыка.  Сын ростовского боярина Кирилла.
Много лет он жил в скиту отшельником,  а засим Троице-Сергиевой  лавре
начало положил.
     - Хвалю, отрок... Чти грамоту от мирян, отец Мефодий.
     Патриарший казначей  приблизился  к  Иову  и  внятно,  подрыгивая
окладистой бородой, прочел:
     "Мы, крестьяне   села  Угожи,  выбрали  и  излюбили  отца  своего
духовного Василия себе в приход.  И как его бог благоволит,  и  святой
владыка его в попы посвятит, и будучи ему у нас в приходе с причастием
и с молитвами быть подвижну и  со  всякими  потребами.  А  он  человек
добрый, не бражник, не пропойца, ни за каким хмельным питьем не ходит;
в том мы, старосты и мирские люди, ему и выбор дали".
     Патриарх кивнул и повелел Васюте подойти ближе.
     - А поведай, сыне, что держит землю?
     - Вода высока, святый отче.
     - А что держит воду?
     - Камень плоск вельми.
     - А что держит камень?
     - Четыре кита, владыка.
     - Похвально,  отрок,  зело похвально.  А горазд ли ты в  грамоте?
Подай ему псалтырь, Мефодий.
     Васюта принял книгу,  оболоченную синим сафьяном,  и бегло  начал
читать.
     - Довольно, сыне. Прими мое благословение.
     Сложив руки на груди,  Васюта ступил к патриарху,  пал на колени.
Иов высоко воздел правую руку.
     - Во  имя  отца  и сына и святого духа!  - истово промолвил он и,
широко перекрестив, коснулся устами Васютиной головы.
     В тот  же  день отобранных патриархом ставленников рукополагали в
священники.
     Из храма Васюта Шестак вышел отцом Василием.

ГЛАВА 6
                                 СКИТ

     Луч солнца,  пробившись  через  густые  вершины,  пал  на   лицо.
Болотников  проснулся,  поднял  голову.  Васюта  лежал рядом и чему-то
улыбался во сне.
     - Вставай, друже. Пора.
     Васюта очухался не сразу,  а когда наконец открыл  глаза,  то  по
лицу его все еще блуждала улыбка.
     - Эх-ма...  Погодил  бы  чуток.  Такое,  брат,   привиделось,   -