Иванка вспомнил, что в день Вознесения мужики из Богородского шли
в лес;  несли с собой дрочену, блины, лесенки, пироги с зеленым луком.
Пировали  там  до  перетемок,  а  затем раскидывали печево:  дрочену и
пироги - на снедь Христу,  блины - Христу на онучи,  а лесенки -  чтоб
мирянину  взойти  на  небо.  Девки в этот день завивали березки.  Было
поверье:  если венок не завянет до  Пятидесятницы,  то  тот,  на  кого
береза  завита,  проживет  без  беды  весь год,  а девка выйдет замуж.
(Пятидесятница - Духов день.)
     Дошли до березняка, поклонились миру.
     - Здорово жили, мужики.
     Мужики мотнули бородами,  а потом обернулись к дряхлому кудлатому
старику в чистой белой рубахе.  Тот поднял голову,  глянул  на  парней
из-под ладони и слегка повел немощной трясущейся рукой.
     - Здорово, сынки. Поснедайте с нами.
     Мужики налили из яндовы по ковшу пива.
     - Чем богаты, тем и рады. Угощайтесь, молодцы.
     Парни перекрестили   лбы,  выпили  и  вновь  поясно  поклонились.
Трапеза была скудной:  ни блинов, ни дрочены, ни пирогов с луком, одни
лишь длинные тощие лесенки из мучных высевок, хлеб с отрубями, капуста
да пиво.
     - Знать,  и  у  вас  худо,  -  проронил Иванка.  - Сколь деревень
повидал, и всюду бессытица.
     - Маятно  живем,  паря,  -  горестно вздохнул один из мужиков.  -
Почитай, седьмой год голодуем.
     - А что ране - с хлебом были?
     - С хлебом не с хлебом, а в такой затуге не были. Ране-то общиной
жили,  един оброк на царя платили. А тут нас государь владыке Варлааму
пожаловал.  Вконец забедовали.  Владычные старцы барщиной да  поборами
замучили. Теперь кажный двор митрополита кормит.
     - И помногу берет?
     - Креста  нет,  парень.  Четь  хлеба,  четь  ячменя да четь овса.
Окромя того барана дай,  овчину да короб яиц. Попробуй, наберись. А по
весне, на Николу вешнего, владычную землю пашем. И оброк плати и сохой
ковыряй.  Лютует  владыка.  Вот  и  выходит:  худое  охапками,  доброе
щепотью.
     - Нет счастья на Руси, - поддакнул Васюта.
     - Э-ва,  - усмехнулся мужик. - О счастье вспомнил. Да его испокон
веков не было.  Счастье,  милок, не конь: хомута не наденешь. И опосля
его не будет. Сколь дней у бога напереди, столь и напастей.
     - Верно,  Ерема.  Не будет для мужика счастья.  Так  и  будем  на
господ спину гнуть, - угрюмо изрек старик.
     - Счастье  добыть  надо.  Его  поклоном  не   получишь,-   сказал
Болотников.
     - Добыть? - протянул Ерема, мужик невысокий, но плотный.
     - Это те не зайца в силок заманить. Куды не ступи - всюду нужда и
горе. Продыху нет.
     - Уж чего-чего, а лиха хватает. Мужичьего горя и топоры не секут,
-  ввернул  лысоватый  селянин  в  дерюжке,   подпоясанной   мочальной
веревкой.
     - А ежели топоры повернуть?
     - Энта куды, паря?
     Болотников окинул взглядом мужиков - хмурых, забитых - и в глазах
его полыхнул огонь.
     - Ведомо куда.  От кого лихо терпим? Вот по нам и ударить. Да без
робости, во всю силу.
     - Вон ты куда,  парень...  дерзкий,  - молвил старик. И непонятно
было: то ли по нраву ему речь Болотникова, то ли нелюба.
     Ерема уставился на Иванку вприщур,  как будто увидел перед  собой
нечто диковинное.
     - Чудно, паря. Нешто разбоем счастье добывать?
     - Разбоем тать промышляет.
     - Все едино чудно. Мыслимо ли на господ с топором?
     - А боярские неправды терпеть мыслимо?  Они народ силят,  голодом
морят - и все молчи?  Да ежели им поддаться,  и вовсе ноги  протянешь.
Нет, мужики, так нужды не избыть.
     - Истинно,  парень.  Доколь  на  господ  спину  ломать?  Не  хочу
подыхать  е голоду!  У меня вон семь ртов,  - закипел ражий горбоносый
мужик, заросший до ушей сивой нечесаной бородой.
     - Не  ершись,  Сидорка,  -  строго  вмешался  пожилой кривоглазый
крестьянин с косматыми,  щетинистыми бровями.  - Так  богом  заведено.
Хмель в тебе бродит.
     - Пущай речет,  Демидка.  Тошно! - вскричал длинношеий, с испитым
худым лицом крестьянин.
     Мужики загалдели, затрясли бородами:
     - Бог-то к боярам милостив!
     - Задавили поборами! Ребятенки мрут!
     - А владыке что? На погосте места всем хватит.
     - Старцы владычные свирепствуют!
     - В железа сажают. А за что? Чать, не лихие.
     - Гнать старцев с деревеньки!
     - Гнать!
     Мужики все  шумели,  размахивали  руками,  а  Болотникову   вдруг
неожиданно подумалось:
     "Нет, скитник  Назарий,  неправедна  твоя  вера.  Взываешь  ты  к
молитве и терпению, а мужики вон как поднялись. Покажись тут владычный
приказчик - не побоятся огневить,  прогонят его с деревеньки. Не хочет
народ терпеть, Назарий. Не хочет!"
     И от этих мыслей на душе посветлело.
     Мужики роптали  долго,  но  вскоре на рощицу набежал ветер,  небо
затянулось  тучами,  и  посеял  дождь.  Селяне  поднялись  с  лужайки,
разбросали по обычаю хлебные лесенки и побрели по избам.
     Сидорка подошел к парням.
     - Идем ко мне ночевать.
     Лицо его было смуро,  с него не сошла еще озлобленность, однако о
прохожих он не забыл.
     Сидорка привел парней к обширному двору на две  избы.  Одна  была
черная,  без печной трубы;  дым выходил из маленьких окон, вырубленных
близ самого потолка. Против курной избы стояла на подклете изба белая,
связанная с черной общей крышей и сенями.
     - Добрые у тебя хоромы, - крутнув головой, проговорил Васюта.