- Ай да Варька,  ай да царевна! - в довольной улыбке растянул рот
Евстигней.  Подошел к девке,  облапил.  Варька на миг  прижалась  всем
телом, обожгла Евстигнея игривым взглядом, и выскользнула из рук.
     Евстигней засопел,  медведем пошел на Варьку, но та рассмеялась и
юркнула за поставец.
     - Чевой-то ты, Евстигней Саввич?
     - Подь но мне, голуба. Экая ты усладная, - все больше распаляясь,
произнес  Евстигней,  пытаясь  поймать  девку.  Но  Варька,  легкая  и
проворная, звонко хохоча, носилась по горнице.
     - А вот и не пойду! Не пойду, Евстигней Саввич!
     Евстигней подскочил к сундуку,  рванул вверх крышку.  Полетели на
Варьку кики,  треухи,  каптуры,  летники,  телогрейки и шубки, чеботы,
башмаки  и  сапожки,  И  все шито золотом,  низано жемчужными нитями и
дорогими каменьями. (Каптур - зимний головной убор женщин.)
     - Все те, Варька. Все те, голуба!
     Варька перестала  смеяться,   зачарованно   разглядывая   наряды.
Евстигней  тяжело  шагнул к ней,  стиснул,  впился ртом в пухлые губы.
Варька затихла,  обмерла,  а Евстигней жадно целовал ее  лицо,  грудь,
шарил  руками  по  упругому,  податливому телу.  Затем поднял Варьку и
понес на лавку. Положил на мягкую медвежью шкуру.
     - Люба ты мне.
     Но Варька вдруг опомнилась,  соскочила  с  лавки  и  метнулась  к
двери.
     - Ты что?..  Аль наряду те мало? Так я ишо достану, царевной тебя
разодену.
     - Не надо мне ничего, Евстигней Саввич.
     - Не надо? - обескуражено протянул Евстигней. - А что те, голуба,
надо?
     - Под венец хочу,  - молвила Варька и вновь, звонко рассмеявшись,
выбежала из горницы.
     На другой  день  Гаврила  ходил  тихий и понурый,  кося глазом на
хозяйский подклет.  Там пиво,  медовуха и винцо доброе,  но  висит  на
подклете пудовый замок. А голова трещит, будто по ней дубиной колотят.
     Вяло ворочал вилами,  выкидывая навоз из конского стойла.  Пришел
Евстигней, поглядел, молвил ворчливо:
     - Ленив ты, Гаврила. И пошто держу дармоеда.
     Гаврила разогнулся,  воткнул вилы в навоз.  Кисло,  страдальчески
глянул на хозяина.
     - Ты бы винца мне, Саввич. Муторно.
     - Кнута те!  Ишь рожа-то опухла.  У-у,  каналья!  Чтоб до  обедни
стойла вычистил. Да не стой колодой. Харю-то скривил!
     - Дык, не нальешь?
     - Тьфу, колоброд! Послал господь работничка. Я тебе что сказываю?
     Гаврила скорбно вздохнул и взялся за вилы.  А Евстигней,  бубня в
бороду, вышел из конюшни.
     "Давно согнать  пора.  Одно  вино  в  дурьей  башке...   Да   как
прогонишь?" - подумал, почесав затылок Евстигней.
     Нет, не мог он выпроводить с постоялого двора Гаврилу:  уж больно
много всего тот ведал. Мало ли всяких, дел с ним вытворяли. Взять того
же купчину гостиной сотни. Без кушака уехал Федот Сажин. Гаврила ходил
и посмеивался.
     - Ловок же ты, Евстигней Саввич. Мне бы вовек не скумекать.
     Норовил схитрить, отвести от себя лихое дело:
     - Полно, Гаврила. Удал скоморох кушак снес.
     - Скоморох... А из опары-то что вытряхивал? Хе...
     Евстигней так и  присел:  углядел-таки,  леший!  И  когда  только
успел?  Поди,  за  вином крался:  в присенке бражка стояла.  Надо было
засов накинуть. Ну, Гаврила!
     - Ты вот что... Не шибко помелом-то болтай. Ступай на ворота.
     - Плеснул  бы  чарочку,  Саввич.  Почитай,  всю  ночь  Федоткиных
мужиков стерег.
     Глаза у Гаврилы плутовские, с лукавиной, и все-то они ведают.
     - Будет чарка,  Гаврила.  Айда в горницу.  Варька!..  Неси меды и
брагу.
     Напоил в  тот  день  Гаврилу  до  маковки,  даже  три  полтины не
пожалел.
     - Прими за радение, Гаврила. И чтоб язык на замок!
     Гаврила довольно мотал головой, лез лобызаться.
     - Помру за тя,  Саввич...  Все грехи на себя приму,  благодетель.
Нешто меня не ведаешь?
     Видел Евстигней:  будет  нем  Гаврила,  одной веревочкой связаны.
Ежели чего выплывет, то и ему несдобровать...
     Евстигней пошел  от  конюшни  к  воротам.  Выглянул из калитки на
дорогу. Пустынно. Обезлюдела Русь, оскудела. Бывало, постоялый двор от
возов ломился, не знаешь, куда проезжих разместить - и подклет, и сени
забиты. Зато утешно: плывет в мошну денежка.
     Ныне же - ни пешего, ни конного, торговые обозы стали редки. Лихо
купцам в дальний путь пускаться: кругом разбой. Того гляди и постоялый
двор порушат.
     Перекрестился и повел глазами  на  Панкратьев  холм.  Вот  и  там
безлюдье,  не шумит мельница,  не машет крыльями, не клубится из ворот
мучная пыль. Мужик летом голодует, весь хлеб давно съеден, пуст сусек,
надо жить до нови.  А и ждать нечего:  на Егория,  почитай,  ниву и не
засевали,  - остались на селе без овса и ржицы.  Побежал мужик в леса,
на Дон да за Волгу. Худое время, нет мошне прибытку.
     Евстигней, заложив руки за  спину,  пошел  в  горницу.  В  сенцах
столкнулся с Варькой.  Та пыталась увернуться, но в сенцах тесно, вмиг
угодила в сильные, цепкие руки.
     - Не надо... Пусти!
     - Не ори, дуреха. В храм завтре пойдем. Беру тебя в жены.

ГЛАВА 10
                           ССЫЛЬНЫЙ КОЛОКОЛ

     Позади послышались громкие выкрики:
     - Но-о-о! Тяни-и-и!.. Тяни, леший вас забери!
     В ельнике мелькнула фигура всадника в красном кафтане.
     - Стрельцы, - насторожился Васюта.
     Сошли с дороги в заросли, притаились. Показался обоз. Впереди, по
трое в ряд,  ехали стрельцы с бердышами;  за ними следовала подвода  с