приезжий мужик в лаптях и в сермяге.
     - Не скоро,  милок.  В цветень тут двух женок закопали.  Так одна
пять ден отходила.
     Толпа стала  редеть.  Возле  головы  застыли  двое  стрельцов   с
бердышами.
     - Водицы бы  ей,  сердешной,  -  участливо  промолвила  черноокая
молодуха в летнике.
     Стрелец погрозил в ее сторону бердышом.
     - Кнута захотела!
     Пришел тучный поп в рясе.  Осенил Настену медным крестом, молвил,
обращаясь к народу:
     - Подайте рабе божией Анастасии на домовину и свечи.
     Мужики потянулись  на торг,  а старушки и молодые женки принялись
кидать деньги.
     Неожиданно к  голове  метнулась  свора  голодных  бродячих  псов.
Настена страшно закричала.
     - Гоните  псов!  - крикнул стрельцам Болотников,  но те и ухом не
повели:  царев указ крепок,  никому не позволено  прийти  к  женке  на
помощь.
     Иванка, расталкивая толпу, кинулся к Настене, но было уже поздно:
псы перегрызли горло.
     - Куды прешь, дурень! - замахали бердышами стрельцы. - В застенок
сволокем!
     Болотников зло сплюнул и пошел прочь.
     - Отмаялась,    родимая,    -   послышался   сердобольный   голос
благообразной старушки в темном косоклинном сарафане.  - Прости,  царь
небесный, рабу грешную.
     На крыльце Съезжей плакал юрод.

ГЛАВА 14
                       КОМУ ЛЮБА, КОМУ НАДОБНА?

     Кабак гудел.  За  грязными,  щербатыми,  залитыми  вином  столами
сидели  питухи.  Сумеречно,  чадят  факелы  а  поставцах,  пляшут   по
закопченным  стенам  уродливые  тени.  Смрадно,  пахнет кислой вонью и
водкой.  Гомонно. Меж столов снуют кабацкие ярыжки: унимают задиристых
питухов,  выкидывают  вконец  опьяневших на улицу,  подносят от стойки
сулеи, яндовы и кувшины. Сами наподгуле, дерзкие.
     Иванка с Васютой протолкались к стойке.
     - Налей, - хмуро бросил целовальнику Болотников.
     - Сколь вам,  молодцы? Чару, две? - шустро вопросил кабатчик. Был
неказист ростом, но глаза хитрые, пронырливые.
     - Ставь яндову. И закуски поболе.
     - Добро, молодцы... Ярыжки! Усади парней.
     Мест за   столами  не  было,  но  ярыжки  скинули  с  лавки  двух
бражников, отволокли их в угол.
     - Садись, ребятушки!
     Метнулись к стойке, принесли вина, чарки, снеди. Мужики за столом
оживились:
     - Плесни из яндовы, молодцы. Выпьем во здравие!
     Болотников глянул   на   умильно-просящие   рожи  и  придвинул  к
бражникам яндову.
     - Пейте, черти.
     Питухи возрадовались:
     - Живи век!
     Кабак смеялся.  Иванка  много  пил,  хотелось  забыться,  уйти  в
дурман, но хмель почему-то не туманил голову.
     - Будет, Иванка, - толкнул в бок Васюта.
     - Идем, друже.
     Вышли на Вечевую.  Здесь вновь шумно.  Плюгавый мужик-недосилок в
вишневой  однорядке  тащил  за  пышные  темные  волосы молодую женку в
голубом сарафане. Кричал, тараща глаза на толпу:
     - Кому люба, кому надобна?
     Женка шла, потупив очи, пылало лицо от стыда.
     - Велик ли грех ее, Степанка?
     - Себя не блюла,  православные.  С  квасником  греховодничала,  -
пояснил муж гулящей женки,
     - Хо-хо! Добра баба.
     - Куды уж те, Степанка. Квел ты для женки, хе!
     Старухи заплевались, застучали клюками:
     - Охальница!
     - Не простит те, господь, прелюбодейства!
     - В озеро ее, Степанка!
     Старухи костерили долго и жестоко, а мужики лишь грызли орешки да
посмеивались.
     - А ведь утопят ее, - посочувствовал Васюта.
     - А что - и допрежь топили?
     - И не одну,  Иванка.  Камень на шею - и в  воду.  Тут  женок  не
жалеют.  Как  не мила,  аль согрешила,  так и с рук долой.  У Левского
острова топят.
     А мужик-недосилок все кричал, надрывался:
     - Кому мила, кому надобна?
     Но никто  не  шелохнулся:  кому  охота  брать грешницу,  сраму не
оберешься. Пусть уж женка идет к царю водяному.
     - Дай-ка, зипун, друже, - проронил Иванка.
     Васюта снял.  Болотников продрался сквозь густую толпу  и  накрыл
женку зипуном.
     - Беру, посадские!
     Толпа загудела, подалась вперед.
     - Ай да детинушка! Лих парень!
     - Кто таков? Откель сыскался?
     Женка прижалась к Болотникову, благодарно глянула в глаза.
     - От погибели спас, сокол. Веди меня в Никольскую слободку.
     - Где это?
     - Укажу.
     Под громкие  возгласы  толпы  вышли  с  Вечевой  и  повернули  на
Сторожевскую улицу. Позади брел Васюта, с улыбкой поглядывая на ладную
женку.  Затем спустились с холма на улицу Петра и  Павла.  Здесь  было
потише, толпы людей поредели. Меж изб и садов виднелось озеро.
     Версты две шли улицами и переулками: Никольская оказалась в самом