- Посматривай!
     - Пасись лихого!
     Город заполнился  надрывным  собачьим  лаем,  гулкими  возгласами
караульных.
     Иванка, обогнув  избу,  ткнулся  в  лопухи  с  крапивой.  Сторожа
пробежали мимо, и еще долго разносились их громкие выкрики.
     "Весь посад   взбулгачили,  дурни.  Крепко  же  ростовцы  пожитки
стерегут",  - усмехнулся Болотников,  поднимаясь из лопухов. Постоял с
минуту  и  повернул на Покровскую к избе деда Лапотка.  К озеру ему не
пробраться:  всюду решетки и колоды с дозорными. Да и толку нет искать
Васюту в кромешной тьме.  Поди,  в Рыболовной слободе застрял и к утру
вернется.  А ежели нет?  Тогда прощай купеческий насад.  Один  он  без
Васюты на Волгу не уйдет. Надо ждать, ждать Васюту.
     Болотников вернулся к Лапотку.  Нищая братия все еще  бражничала.
Герасим обнимал калику, ронял заплетающимся языком:
     - Слюбен ты нам, Лапоток, ой, слюбен... Принимай ватагу, родимай.
Сызнова по Руси пойдем.
     - Пойдем,  брат  Герасий.  Наскучило  в  избе.  Ждал  вас...  Ай,
детинушка, пришел? Подь ко мне.
     Иванка пробрался к Лапотку. Тот нащупал его руку, потянул к себе.
Усадил, обнял за плечо.
     - Не горюй, сыне. Кручина молодца сушит. Придет твой содруг.
     - Придет ли, старче?
     - Веселый он.  Плясал с нами,  песню сказывал.  А коль весел - не
сгинет. А теперь утешь себя зеленой. Налей ковш ему, Герасий.
     Иванка выпил, пожевал ломоть хлеба. Рядом, уронив голову на стол,
пьяно плакался горбун-калика.
     - Николушка был...  Младехонький,  очи  сини.  Пошто  его  злыдни
отняли? Лучше бы меня кольями забили.
     - Будя,  Устимка! - пристукнул кулаком Лапоток. - Слезами горя не
избыть.  Не вернешь теперь Николку. А боярина того попомним, попомним,
братия!
     Нищеброды подняли хмельные головы, засучили клюками и посохами.
     - Попомним, Лапоток!
     - Красного петуха пустим!
     - Изведем боярина!
     Болотников хватил  еще ковш.  Вино ударило в голову,  глаза стали
дерзкими.
     - За что Николку забили? - спросил он Лапотка.
     - За что?  - усмехнулся калика.  - Э-э,  брат.  А за что на  Руси
сирых  увечат?  За что черный люд притесняют?..  Поди,  и сам ведаешь,
парень.  У кого власть,  у того и кнут.  Николка в поводырях у  Устима
ходил. Пригожий мальчонка и ласковый, за сына всем был. А тут как-то в
Ярославль пришли, на боярском подворье милостыню попросили. Боярин нас
гнать,   собак  спустил.  Взроптали!  Середь  нас  юроды  были.  Нешто
блаженных псами травят?  Грешно.  Брань началась.  Николка под орясину
угодил,  тотчас и пал замертво.  К воеводе пошли,  чтоб в суд притянул
боярина.
     - Боярина да в суд?.. Легче аршин проглотить.
     - Воистину,  парень. Перо в суде - что топор в лесу: что захотел,
то и вырубил. Сами едва в острог не угодили.
     И вновь в избе стало гомонно,  нищеброды  забранились,  проклиная
бояр и жизнь горемычную.
     Болотников угрюмо слушал их затужные  речи,  на  душе  нарастала,
копилась злоба.
     Лапоток коснулся ладонью его головы,  словно снимал с Иванки  все
нарастающую тяжесть.
     - Чую,  сыне,  буйство в тебе... Терпи. Взойдет солнце и к нам на
двор.

     К утру  Васюта  так  и не заявился.  Дед Лапоток с нищими убрел к
храму Успения, а Иванка понуро ждал Шестака.
     "Ужель в застенок угодил?" - думал он.
     Но Васюта вдруг ввалился в избу. Был весь какой-то взъерошенный и
веселый,  будто  горшок  золота  нашел.  Улыбка  так  и  гуляла по его
довольному лицу. На расспросы Болотникова поведал:
     - Нищие к Лапотку явились,  пир затеяли.  Атаман он у них,  много
лет под его началом бродяжат.  И я вместе с ними  попировал.  Винцо  в
башку  ударило.  Ошалел,  на  волю захотелось.  Пошел на озеро,  а там
гулящую женку повстречал.  Вдовицей назвалась,  к  себе  свела.  У-ух,
баба!
     Васюта с блаженной улыбкой повалился было на лавку, но Болотников
рывком поднял его на ноги.
     - Идем, грехолюб. Дело есть.
     Иванка рассказал  Васюте  о  купеческом  насаде,  о  разговоре  с
мужиком из Угожей.
     - Насад уже уплыл.  Долго с женкой миловался. А в Угожи путь тебе
свободен. Не донес покуда Багрей. Ждут тебя прихожане, святой отче.
     Васюта посерьезнел.
     - Не серчай,  Иванка...  А в Угожи я не пойду.  Не лежит  душа  к
алтарю. Плохой из меня пастырь. Лучше уж в миру бродяжить.
     - В Дикое Поле  со  мной  пойдешь?  -  впервые  напрямик  спросил
Болотников.
     - В Дикое  Поле?..  Прельстил  ты  меня  казачьей  волей.  Пойду,
Иванка. Знать, уж так на роду написано - быть с тобой.
     - Вот и добро, - повеселел Болотников. - А теперь сходим в город.
Надо к дочери Сидорки зайти, поклон передать. Обещали мужику.
     Михей с Фимкой жили в тихой,  зеленой  слободке,  возле  каменной
церкви Исидора Блаженного. У храма толпились прихожане, сняв колпаки и
шапки, крестились на сводчатые врата с иконой.
     Навстречу брел   квелый,   старый  богомолец  с  посохом.  Иванка
остановил его и спросил, указывая на слободку.
     - Где тут Михей Данилов проживает?
     - Михейка Данилов?..  Тот, что митрополиту меды ставит? А вон его
изба на подклете.
     Двор Михейки Данилова был обнесен тыном.  Во дворе - изба белая и
черная,  мыленка,  амбар,  яблоневый  сад.  Болотников постучал медным
кольцом о калитку.  Загремев  цепями,  свирепо  залаяли  псы.  Стучали
долго,  пока  из калитки не распахнулось оконце и не высунулась черная
голова с всклоченной бородой.