коней и остервенело набросились на донцов, решив погибнуть в сече.
     - Не рубить! Брать в полон! - прокричал Болотников.
     Но сделать  это  было  не просто:  татары в плен не сдавались.  С
хриплыми устрашающими воплями ордынцы отчаянно лезли на донцов, норовя
сокрушить   их  острыми  кривыми  саблями.  Один  из  них,  верткий  и
приземистый,  бесстрашно  наскочил  на  Болотникова,  но   тот   успел
прикрыться  щитом,  а  затем  плашмя  ударил тяжелой саблей ордынца по
голове. Татарин рухнул в бурьян, Болотников спрыгнул с лошади и связал
кочевнику руки.
     - Ловко ты его,  батька!  - соскочив с  коня,  проговорил  Емоха,
вытирая о траву окровавленную саблю. - Всех порубили. Добро хоть этого
взяли. Жив ли поганый?
     Иван толкнул татарина в спину,  тот очнулся,  взвизгнул, поднялся
на ноги и свирепо метнулся к  Болотникову,  норовя  вцепиться  в  него
зубами. Иван отшиб его кулаком.
     - Прочь, пес! Свяжите ему ноги.
     Пока ордынца  вязали,  он  извивался ужом и рычал,  кусая в кровь
губы.
     - Злой народ, жестокий, - насупленно бросил Болотников.
     - А посечь его,  батько.  Вон сколь наших полегло,  - подскочил с
обнаженной саблей Емоха.
     - Не трожь!  Он нам живой надобен. Орда что-то замышляет. Повезем
к толмачу1. На коня его.
     Татарина кинули поперек лошади.
     Болотников приказал  собрать убитых казаков.  Семь станичников не
вернутся в свои курени. Дорого даются битвы с ордынцами.
     Иван взметнул   на  коня  и  оглядел  степь.  Невдалеке  тянулись
невысокие, опаленные солнцем, рыжие холмы. Степь казалась убаюканной и
спокойной,  но  Иван  знал,  что в любой момент могут показаться из-за
холмов татары и вновь начнется лютая сеча.
     Оглянулся. Дозорный курган едва виднелся в синей дали.  Сейчас на
кургане стоит передовая  сторожа  и  с  нетерпением  ждет  от  станицы
вестей.
     "Далече ускакали",  -  подумал  Болотников,  направляя   копя   к
ближнему холму.  Въехал на вершину,  напряженно всматриваясь в сторону
крымских кочевий.
     "Отсюда хорошо видно. Самое место новому дозорному кургану".
     Болотников поехал по разъездам,  маячившим в разных концах степи.
Вначале  направил  коня  в  сторону понизовья,  к правому берегу Дона.
Проехал с полверсты и вступил в густую высокую  траву,  доходившую  до
плеч.  Здесь  начинался  один  из  самых  тревожных дозоров:  разъезды
терялись в бурьяне и зачастую не видели татар,  набегавших с  крымских
степей.  Ордынцы,  на своих низкорослых конях,  прятались в траве, как
суслики, не было заметно даже их черных овчинных шапок.
     Застава беспокойная,  опасная;  чуть  зазевался  -  и  ткнешься в
бурьян,   сраженный   стрелой   татарина.   Ехал   чутко,   осторожно,
прислушиваясь к каждому незнакомому шороху.
     В бурьяне тонко  пищали  бекасы,  голосисто  и  звонко  бормотали
куропатки,   не  умолкая  трещали  кузнечики;  высоко  над  головой  с
протяжными криками пролетала к Дону  стая  диких  гусей,  а  где-то  в
низине, из тихого озерца, донесся крик лебедя...
     Привычные, родные  звуки  Дикого  Поля.  Болотников   давно   уже
научился  слушать  и  понимать  степь со всеми ее свистами,  криками и
отголосками, с ее удивительной красотой и богатырскими просторами.
     Неподалеку тихо заржал конь. Болотников остановил Гнедка, тяжелая
рука опустилась на пистоль.
     Кто?.. Ордынец или свой казак-дозорный?
     Конь вновь  заржал,  видимо,  почуял  лошадь  Болотникова.   Иван
спрыгнул в траву: не подставлять же башку под ордынскую стрелу.
     - И-ойе! Уррагах! - устрашающе донеслось вдруг из бурьяна. То был
воинский клич татар. Но Болотников всердцах сплюнул, вскочил на Гнедка
и смело тронул коня в сторону дикого возгласа.
     - Опять степь булгачишь, Секира!
     Голос Ивана был сердит:  не первый раз пугает его этот  дозорный.
Секира, ухмыляясь, вышел из бурьяна.
     - Здорово жили, Иван Исаевич!
     - Тебе что, делать нечего? Сколь раз упреждал - не верещи. Память
отшибло?
     - Отшибло, батько. Бей!
     Устим Секира  заголил  спину,  ткнулся  на  карачки.   Болотников
вытянул   из   голенища  сапога  плетку,  хлестнул.  Секира  поднялся,
поблагодарил:
     - Спасибо, батько. Больше не буду.
     - А коль вдругорядь заорешь - на круг поставлю.  Ты ж на  стороже
стоишь,  дурень.  Таем стоишь.  А тебя за три версты слышно.  Аль тебе
дозорный наказ не ведом?
     - Ведом, батько. Прости.
     - Ну смотри,  Секира, - погрозил кулаком Болотников. - Все ли тут
улежно?
     - Улежно, батько. Поганых не зрели.
     - А где второй?
     - Да вон же батько... Подле тебя.
     Глаза Секиры  были  смешливы,  смех  так и гулял по его загорелой
лукавой роже.
     Болотников огляделся, но никого не приметил.
     - Брешешь, Секира.
     - Да нет же, батько. Явись атаману, Нечайка.
     Совсем рядом шевельнулся бурьян,  над которым поплыл зеленый  пук
травы.
     - Тут я, батько.
     Перед Болотниковым  предстал  могутный  молодой  казак  с  копной
молочая на голове. В пяти шагах дозорный сливался со степью.
     Иван одобрил:
     - Похвально, Нечайка.
     - Ни один поганый не узрит,  батько,  - молвил Секира.  - На него
даже коршун сел, норовил гнездо свить, да Нечай чихнул, спугнул птицу.
А потом, батько...
     - Будет,  - оборвал словоохотливого казака  Болотников.  -  Степь
доглядай.
     - Доглядим,  батько,  - заверил Секира,  а  Болотников  поехал  к