больше  в  казаки  не примут.  А могло быть и того хуже:  в куль - и в
воду.  Вот  и  терпел  казак  до  самого  Ивана  Купалы,   покуда   на
Родниковскую  станицу  вновь  не напали ордынцы.  Тогда сабля его была
самой ярой.
     Круг сказал:
     - Лихо бился Нагиба. Допустить к чаре.
     Теперь Мирон  Нагиба весело сидел у котла и блаженно потягивал из
баклажки.
     Но чем  больше  хлебали  донцы  ухи,  тем  все  меньше оставалось
горилки в баклажках.
     Устим Секира, глянув в пустую чару, пощипал смоляные усы, малость
покумекал и, прищурив глаза, обратился к Болотникову:
     - Дозволь слово молвить, атаман?
     - Молви, Секира.
     Казак поднялся на бочонок, скинул с плеч зипун, а затем сбросил с
себя и рубаху. Ухватился руками за голый пуп, скорчился, страдальчески
закатил глаза.
     - Аль приспичило, Секира? - загоготал Емоха.
     - Приспичило, братцы. Ой, пузу мому тошно!
     - Никак рожать собрался.
     - Хуже, братцы. Черт в пузе завелся. Мучает, окаянный!
     - Так избавься, Секира!
     - Пытал, братцы. Сидит!.. А ну послухай, Бобыль.
     Нечайка подошел, приложил ухо к животу.
     - Сидит, донцы!
     - Во!  Чуете, братцы. Каково мне, вольному казаку, черта терпеть!
Ой, тошно, станишники! - пуще прежнего заорал Секира.
     К нему подошел Емоха, ткнул в пуп рукоять сабли.
     - Дай вызволю.
     - Не! Черт сабли не боится.
     - А чего ж он боится?
     Секира картинно подбоченился, крикнул задорно:
     - А ну скажи, скажи, казаки, чего нечистый боится?
     - Горилки, - изрек вдруг дотоле молчавший Гаруня.
     - Горилки!.. Горилки! - громогласно понеслось по станице.
     Секира молитвенно воздел руки к небу.
     - И до чего ж разумное войско у тебя, господи!
     Спрыгнул с бочонка и ступил к Болотникову.
     - Горилки  треба,  батько.  Иначе  не  выбить  черта.  Дозволь из
погребка бочонок выкатить. Дозволь на христово дело.
     Так в погребе же последний.
     - Ведаю, батько. Но ужель казаку с чертом ходить?
     Секира пал на колени, сотворил скорбную рожу.
     - Избавь от нечистого, батько!
     Болотников рассмеялся, обратился к кругу:
     - Мучается казак, донцы. Избавить ли его от сатаны?
     - Избавить, батько! - рявкнуло воинство.
     - Кати бочку, Секира! - махнул рукой атаман.
     До перетемок гуляли казаки: плясали, боролись, горланили песни...
А по мглистой степи разъезжали сторожевые дозоры,  оберегая станицы от
басурманских набегов.

ГЛАВА 3
                               РАЗДОРЫ

     Пленный татарин так ничего толмачу и не поведал.  Не испугала его
и  сабля Емохи,  когда тот захотел отрубить ордынцу голову.  Закричал,
забрызгал слюной.
     - Что он лопочет? - спросил Болотников.
     - Лается,  атаман. Называет нас презренными шакалами и шелудивыми
собаками, - пояснил толмач.
     - Дерзок ордынец.
     Емоха вновь подступил к татарину с саблей.
     - Не пора ли к аллаху отправить, батько?
     - Аллах  подождет,  Емоха,  -  остановил  его  Болотников.  - Нам
татарский умысел надобен. Неспроста юртджи в Поле лезли.
     - А может, на огне его поджарить?
     - Этот и на огне не заговорит.
     Болотников прошелся по куреню.  Упрям ордынец! Свиреп, отважен, и
погибель ему не страшна.
     - Уведи его пока, Емоха, и покличь мне старшину.
     Вскоре в курень явились старшина  -  пятеро  выборных  от  круга.
Среди них был и Гаруня.
     - Нужен совет,  донцы,  - приступил к делу Болотников.  - Ордынец
уперся. Ничего не скажет он и под пыткой. Как быть?
     Казаки не спешили: атаман ждет от них разумного совета.
     Первым заговорил домовитый станичник Степан Нетяга, пожилой казак
лет пятидесяти.
     - Дозоры  молчат,  атаман.  Татар  в степи нет.  Мыслю,  пока нам
нечего опасаться...  А поганого посади в яму,  и не давай ему ни воды,
ни пищи. Не пройдет и двух дней, как он все выложит.
     Выборные согласно закивали головами,  один лишь Гаруня  окаменело
застыл на лавке.
     - А ты что молвишь? - обратился к нему Болотников.
     - Нельзя  мешкать,  хлопцы.  Лазутчики зря к заставам не полезут.
Надо, чтобы поганый заговорил немедля.
     - Но  татарин  и  под  пыткой  ничего не выдаст,  - пожал плечами
Нетяга.
     - Выдаст...  Выдаст за деньги.  Надо отдать поганому часть нашего
дувана.  Не  было  еще  татарина,  чтобы  на  золою  не  позарился,  -
проговорил Болотников. (Дуван - добыча.)
     - Дуван... поганому?! - вскинулись выборные.
     - Не  дело  гутаришь,  атаман.  Дуван мы большой кровью добывали.
Сколь добрых казаков за него положили.  И теперь выкинуть басурману? -
осуждающе высказал Нетяга.
     - Не дело?  - посуровел Болотников.  - А дело будет, коли Орда на
Русь хлынет.  Ежели мы разгадаем помыслы татар, то успеем упредить все
засечные крепости. И тогда спешно соберется рать. Соберется и достойно
встретит  поганых  в  Поле.  Ни один ордынец не погуляет по Руси.  Так
неужель своих полтин пожалеем?