дернул его за рукав, поспешно закричал:
     - Стойте,  стойте,  милочки!..  Пошто разбоем?  Чай, не басурмане
какие, так и быть поднесу. Найду малу толику.
     - Вот это по-нашему. Неси, хозяин!
     Ватага уселась за столы, а Евстигней поманил Гаврилу.
     - Помогай, милок.
     - А Варька? Подымусь, кликну.
     - Не,  пущай носа не кажет.  Ох,  разорят меня,  нечестивцы.  Эку
ораву накормить надо.
     Вздохнул скорбно,   однако  и  снеди  принес,  и  медку  бражного
поставил.
     "Хоть бы  так  обошлось.  Народ  лихой.  В соседней вотчине,  чу,
боярские хоромы порушили,  животы пограбили, а боярина дегтем вымазали
- да в кучу назема. Уж не те ли самые? Упаси, господь!"
     Слушал, поддакивал,  ходил  со  смирением.  Раза  два  поднимался
наверх, ступал к горнице, ловил ухом богатырский храп.
     "Крепок на сон Федотка. Изрядно винца-то хлебнул, вот и сшибло".
     Веселые начали укладываться на ночлег; валились на пол, заполонив
подклет. Вожака Евстигней позвал наверх.
     - В горнице-то повадней будет, милок. Тут, правда, у меня мужичок
проезжий. Вишь, как разливает. Поди, не помешает?
     - Мужик-то? Чудишь, хозяин. Наш Филипп ко всему привык, - Сергуня
широко зевнул и повалился на лавку,  Сыто, размеренно молвил: - Толкни
на зорьке.
     Евстигней вышел из горницы и столкнулся в  дверях  с  Федоткиными
мужиками.
     - А нам куды? В подклете ступить негде, - сказал Изоська.
     Евстигней малость подумал и ткнул перстом себе под ноги.
     - Вот тут и заночуем. И я с вами. Щас овчину брошу. Ладно ли?
     Мужики согласно  мотнули  бородами:  и Федотка рядом,  и хозяин с
ними.
     Евстигней поднялся,  когда  загуляла  заря  и  робкий свет пробил
сумрак сеней. На дворе горланили петухи.
     "Пора вожака подымать, неча дрыхнуть".
     Сергуня вставал тяжко, зевал, тряс головой.
     - Чару бы, хозяин.
     - Налью, милок, налью.
     Опохмелившись, Сергунй спустился в подклет, принялся расталкивать
ватагу.
     - Вставай, веселые. В путь!
     Снялись быстро, знать, и впрямь торопились.
     - Прощевай,  хозяин.  Добрые мы седни, порухи чинить не будем. Не
поминай лихом, - молвил на прощание Сергуня.
     - С богом, с богом, милочки.
     Когда вымелись со двора, спросил Гаврилу:
     - С чего бы им поспешать? Не ведаешь, Гаврила?
     - Ведаю.  Вечор  спьяну-то  проболтались.  Боярские  хоромы,  чу,
разорили. Губные же старосты стрельцов за ими снарядили, вот и недосуг
гостевать.  (Губной  староста  -  начальник  Губной   избы,   ведавший
уголовными делами в своем округе - губе.)
     - Вона как, - протянул Евстигней. - Хоть нас бог-то миловал,
     Федотка проснулся от шумной брани хозяина постоялого  двора.  Тот
сновал по горнице и сыпал проклятия:
     - Нищеброды, паскудники, рвань воровская!
     Было уже утро,  и солнечный луч грел избу. Федотка потянулся, сел
на лавку и с минуту,  кряхтя и покачиваясь,  тупо глядел в пол.  Потом
поднял кудлатую башку на Евстигнея.
     - Че орешь?.. Тащи квасу.
     Евстигней, сокрушенно покачивая головой, заохал:
     - Ой,  беда,  милок,  ой,  напасть  на  мою   голову!   Кафтан-то
новехонький, суконный. Намедни справил.
     Помятое, опухшее лицо Федотки  все  еще  досыпало,  мутные  глаза
безучастно скользнули по Евстигнею и вновь вперились в пол.
     - Квасу, грю, тащи.
     - Щас, милок... Кафтану-то цены нет. Сперли, окаянные.
     - Че сперли? - помалу стало доходить до Федотки.
     - Кафтан. Удал скоморох в горнице ночевал. Кафтан с собой унес да
ишо сапоги прихватил.  Вишь,  в лаптях остался.  Я-то в сенях с твоими
мужиками лег.  Проснулся,  а его нет, чуть свет убрался и ватагу свел.
У-у, лиходей!
     - Кой скоморох, что за ватага?.. Изоська!
     Мужики появились в дверях.
     - Звал, Федот Назарыч? - спросил щербатый.
     - Че он мелет? - кивнул Федот на Евстигнея. - Скоморох... ватага.
     - Были,  Федот Назарыч. Вечор нагрянули. Ты почивал, а большак их
тут улегся, - пояснил Изоська.
     Федотка сунул руку под изголовье.
     - Кушак... Где кушак? - заорал он.
     Мужики молчали.  Федотка заметался по горнице, лицо его побелело,
борода ходуном заходила. Подскочил к Евстигнею, рванул за рубаху.
     - Где кушак? Куды кушак подевался?
     С округлившимися глазами яро затряс Евстигнея, а тот забормотал:
     - Ты что?..  Ты что,  милок?  Аль не слышал?  Скоморох ночевал...
Отчепись!
     Федотка, как подкошенный, плюхнулся на лавку.
     - Без ножа зарезал... Плутень ты. Пошто скомороха впущал?
     - А куды ж деваться? Народец лихой, мужики твои видели. Едва двор
не порушили.  Слава богу,  что так обошлось.  У соседей,  чу,  боярина
побили и хоромы пожгли.
     Федотка убито  повел  глазами  по  горнице.  Понурый  взгляд  его
остановился на мужиках.
     - А вы куды  глядели?  Это  так-то  вы  меня  блюли?  Ну  погоди,
сведаете кнута!
     - Что серчаешь,  Федот Назарыч?  Мы-то тебя упреждали - не ходи в
горницу, будь с нами. Не послушал, - обидчиво проронил Изоська.
     - Молчи,  раззява! - гневно выпалил Федотка. - Я-то во хмелю был,
а вы трезвы сидели. Запорю!
     - Да чего горевать-то, милок? Не велика пропажа. Чай, новый кушак
справишь.  У  меня  вон  кафтан  унесли.  Нешто  теперь  убиваться?  -
попытался утихомирить Федотку Евстигней.