само образовано совокупностью знаков и само по себе является
первичной семиологической системой (Я ЗОВУСЬ ЛЬВОМ). В остальном
же формальная схема строится обычным образом: имеется означаемое
(Я ЕСМЬ ПРИМЕР НА ПРАВИЛА ГРАММАТИКИ) и есть глобальное
значение, которое представляет собой результат корреляции
означающего и означаемого; ведь ни именование животного львом,
ни пример на грамматическое правило не даны мне по отдельности.
     
     Возьмем другой пример. Предположим, я сижу в
парикмахерской, мне протягивают номер журнала "Пари-Матч". На
обложке изображен молодой африканец во французской военной
форме; беря под козырек, он глядит вверх, вероятно, на
развевающийся французский флаг. Таков СМЫСЛ изображения. Но
каким бы наивным я ни был, я прекрасно понимаю, что хочет
сказать мне это изображение: оно означает, что Франция - это
великая Империя, что все ее сыны, независимо от цвета кожи,
верно служат под ее знаменами и что нет лучшего ответа критикам
так называемой колониальной системы, чем рвение, с которым этот
молодой африканец служит своим так называемым угнетателям. И в
этом случае передо мной имеется надстроенная семиологическая
система: здесь есть означающее, которое само представляет собой
первичную семиологическую систему (АФРИКАНСКИЙ СОЛДАТ ОТДАЕТ
ЧЕСТЬ, КАК ЭТО ПРИНЯТО ВО ФРАНЦУЗСКОЙ АРМИИ); есть означаемое (в
данном случае это намеренное смешение принадлежности к
французской нация с воинским долгом); наконец, есть
РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ означаемого посредством означающего.
     
     Прежде чем перейти к анализу каждого элемента ми
фологической системы, следует договориться о терминологии.
Теперь мы знаем, что означающее в мифе может быть рассмотрено с
двух точек зрений: как результирующий элемент языковой системы
или как исходный элемент системы мифологической. Следовательно,
нам потребуется два термина; в плане языка, то есть в качестве
конечного элемента первой системы я буду называть означающее
СМЫСЛОМ (Я ЗОВУСЬ ЛЬВОМ, АФРИКАНСКИЙ СОЛДАТ ОТДАЕТ ЧЕСТЬ ПО-
ФРАНЦУЗСКИ), в плане мифа я буду называть его ФОРМОЙ. Что
касается означаемого, то здесь не может быть двусмысленности, и
мы оставим за ним наименование КОНЦЕПТ. Третий элемент является
результатом корреляции первых двух; в языковой системе это ЗНАК,
однако дальнейшее использование этого термина кажется неизбежно
двусмысленным, поскольку в мифе (и в этом заключается его
главная особенность) означающее уже образовано из ЗНАКОВ языка.
Третий элемент мифологической системы я буду называть ЗНАЧЕНИЕМ.
Употребление этого слова тем более уместно, что миф
действительно обладает двойной функцией: он одновременно
обозначает и оповещает, внушает и предписывает.
     

ФОРМА И КОНЦЕПТ

     Означающее мифа двулико: оно является одновременно и
смыслом и формой, заполненным и в то же время пустым. Как смысл
означающее предлолагает возможность какого-то прочтения, его
можно увидеть, оно имеет чувственную реальность (в
противоположность языковому означающему, имеющему сугубо
психическую природу); означающее мифа содержательно: именование
животного львом, приветствие африканского солдата - все это
достаточно вероятные события, которые легко себе представить.
Как целостная совокупность языковых знаков смысл мифа имеет
собственную значимость, он является частью некоторого события,
например, истории со львом или африканцем; в смысле уже
содержится готовое значение, которое могло бы оказаться
самодостаточным, если бы им не завладел миф и не превратил бы
его в полую паразитарную форму. Сам по себе смысл УЖЕ есть нечто
законченное, он предполагает наличие некоторого знания,
прошлого, памяти, сравнения фактов, идей, решений.
     
     Становясь формой, смысл лишается своей случайной
конкретности, он опустошается, обедняется, история выветривается
из него и остается одна лишь буква. Происходит парадоксальная
перестановка операций чтения, аномальная регрессия смысла к
форме, языкового знака к означающему мифа. Если рассматривать
предложение quia ego nominor leo исключительно в границах
языковой системы, то оно сохраняет в ней все свое богатство,
полноту, всю отнесенность к конкретным событиям: я - животное,
лев, обитаю в такой-то стране, возвращаюсь с охоты и тут от меня
требуют, чтобы я поделился своей добычей с телкой, коровой и
козой, но поскольку я самый сильный, то присваиваю себе все
части добычи, приводя различные доводы, последний из которых
заключается попросту в том, что Я ЗОВУСЬ ЛЬВОМ. Однако в мифе
данное предложение, становясь формой, не сохраняет почти ничего
из этой длинной цепи событий. Смысл предложения заключал в себе
целую систему значимостей, относящихся к истории, географии,
морали, зоологии, литературе. Форма устранила все это богатство,
возникшая в результате бедность содержания требует нового значе
ния, которое заполнило, бы эту опустошенную форму. Надо
отодвинуть историю со львом на задний план, чтобы освободить
место для примера на грамматическое правило, надо заключить в
скобки биографию африканского солдата, если мы хотим освободить
образ от прежнего содержания и подготовить его к приобретению но
вого означаемого.
     
     Однако главное здесь заключается в том, что форма не
уничтожает смысл, она лишь обедняет его, отодвигает на второй
план, распоряжаясь им по своему усмотрению. Можно было бы
подумать, что смысл обречен на смертью но это смерть в
рассрочку; смысл теряет свою собственную значимость, но
продолжает жить, питая собой форму мифа. Смысл является для
формы чем-то вроде хранилища конкретных событий, которое всегда
находится под рукой, это богатство можно то использовать, то пря