--  А, пришли? -- крикнул он из соседней комнаты. Та, где я стоял, была
темной, сжатой  однотонной голубой мебелью.  В углу белел  круглый мраморный
столик, на котором  стоял портрет Бермонта в коричневой рамке. Пахло духами,
точно в будуаре женщины.
     Выбежал адъютант и коротко представился:
     -- Корнет Линицкий.
     Я назвал себя.
     -- Сейчас командир выйдет, -- предупредил Линицкий.
     За стеной послышался плеск воды и фырканье умывающегося.
     -- Ну, вот и  я. Здравствуйте! --  Бермонт тряхнул мою  руку.  --  Кофе
хотите? Федя, подай!
     -- Слушаюсь!
     По коридору забегали, раздался веселый смех.
     --  Эй,  ты,  пистолет,  что  смеешься?  --  крикнул притворно  сердито
Бермонт. Вышло это  как у задорного корнета, только что вылетевшего в  жизнь
из каменного гнезда училища.
     Мы разговорились.  Первое, что Бермонт рассказал -- это о своих длинных
разнообразных  историях, из горнила которых  он "вышел твердым, закаленным".
Тон его был легкий, играющий, слегка покровительственный.
     -- Я, батенька,  вижу на  семь саженей в глубину  --  англичане меня не
проведут. Вы  думаете, запутают  меня в сеть, которую плетут в Эстонии. Нет!
-- он указал на огромную географическую карту, синевшую в глубине комнаты на
стене.  --  В  море утонуть? Нет-с, я поведу солдат, куда мне хочется, а  не
куда  англичанам  вздумается. Надо бить железным кулаком  без оглядки  перед
хозяином... -- так или не так?..  Без хозяев лучше. Не так ли? -- Он крепко,
с загибами, выругался и заиграл кошачьими глазами. Потом быстро  скользнул к
окну и наполовину в него  высунулся. -- Так что ли,  друг мой? -- крикнул он
часовому. -- Здравствуй, голубчик!
     -- Здравия желаю, ваше... 6 г. полковник!
     -- Слышал, молодец, что я сказал?
     -- Никак нет!
     -- ?..
     Часовой громко рассмеялся.
     -- Так точно!
     Повернувшись лицом в комнату, Бермонт сказал:
     -- Славный  народ. Надо  уметь  их  пошевеливать. Я,  дорогой,  солдата
изучил вот как! Думаете, не знаю, о чем он, подлец, размышляет сейчас, бродя
под окном  на  солнышке?  Знаю...  --  Бермонт  щелкнул пальцами  и  крикнул
денщика:
     -- Эй ты, курица, чего зубы скалишь?
     -- Никак нет.
     -- Смотри у меня...
     Денщик метнулся притворно в дверь.
     --  Думаете, он боится меня в эту минуту? Ни капли, а вот когда надо --
он сам это понимает.
     Появился  опять Линицкий. Кажется,  он  был рьяным  рыцарем Бермонта  и
неотступным  его  услужником. Именовал, однако, Бермонта  "г.  полковником",
хотя за  официальным флером я  угадывал,  что  без "посторонних" они говорят
другими голосами между собой.
     В конце разговора Бермонт сказал:
     -- Я назначаю вас, штабс-капитан, историком отряда. Отыщите-ка вы этого
мичмана, заберите  у него материал,  какой  есть,  и  пишите  историю.  -- Я
заметил ему об обиде мичмана.
     -- Да, авось, он рад  отделаться от этой обязанности.  Вы не  знакомы с
ним?  Познакомитесь -- увидите.  Ну, до свидания, капитан. Оставьте все ваши
казарменные дела и каждое утро будьте у меня, к восьми, или в штабе, там вам
отведут угол.
     Я  попросил оставить меня  в  роте, пообещав ему, что  "история"  будет
писаться аккуратно.
     -- Великолепно, капитан, вашу руку.
     ...Так  произошло мое  назначение.  Мои  обязанности  несложны:  писать
"историю" по  официальным приказам,  пояснительным запискам и  распоряжениям
штаба --  другими словами,  зафиксировать факты и события,  развивающиеся на
моих  глазах.  Бермонтом  выдано  мне удостоверение, в  котором между прочим
стоит: "...разрешить штабс-капитану Коноплину собирать материал  по  истории
отряда, для  чего  приказываю всем учреждениям,  не  исключая контрразведки,
осведомительно-политического  отдела,  оказывать  штабс-капитану   всяческое
содействие".
     9 июня.
     Мы  (прибывшие)  влились  в состав 4-й роты 1-го пластунского батальона
(их четыре -- все они только  списочны).  В нашей  роте ни одного солдата --
все  офицеры разных родов войск. Командиром  назначен  полковник Кочан, я --
полуротным.
     Сегодня были за городом на тактическом учении. Офицеры лениво  выбивали
шаг, кособоко таскали винтовки и отругивались -- не нравится...
     Из старых деревянных казарм, где мы  провели первую ночь,  нас перевели
ближе к центру на  одну из  боковых улиц.  В  этом же здании размещаются три
первые роты -- они наоборот: исключительно состоят из солдат.
     Батальоном командует  полковник гвардии Евреинов -- несколько холодный,
острый, насмешливый; бородка  клинышком точно дополняет неприятный блеск его
взгляда; и звенящий  голос: все вместе дает  впечатление  щемящей  цепкости.
Солдаты его боятся, офицеры избегают общения, но тем  не менее с  ним как-то
уживается некая группа (его же батальона). Они отлично сыгрываются в карты и
мило пьют. Это -- поручик Савельев, поручик Димитриев, прапорщик Колчак... У
последнего тонкая  как  стебелек,  с  синими глазами жена  в  белой  косынке
сестры.  За  ней  увивается  в  нервном  настойчивом  напряжении   Савельев,
конкурентом  его -- Дмитриев; вечная история полковой любви: принимает формы
и очертания игры летучего момента. Явись синеглазая номер второй -- "любовь"
изломается и пойдет по линии легчайшего сопротивления.
     Вечером.
     Проходя  по большой улице,  встретил на углу  Бермонта  в сопровождении
Линицкого. Лицо последнего сияло.
     -- А, капитан, вы мне нужны, я вас ищу...
     -- Что прикажете?
     -- Немедленно приступите к собиранию обличительного материала...
     Я не понял.
     -- О действиях союзников в  Одессе, понимаете ли  -- мне это  до зарезу
нужно.  Ведь они  не херувимы... Правда? Ну,  вот  -- за  дело!  Расспросите
хорошенько офицеров Генерального штаба, у нас есть такие... Прощайте! -- Они
скрылись за углом.