Основной тип соотношения и после этого не изменяется; оно только
получает иную форму и количественно выражается не так резко. Мать или оба
родителя вместе кормят, охраняют ребенка, руководят им, являясь для него
главными по значению и в то же время максимально благоприятными по
тенденции комплексами среды; они принимают на себя наибольшую долю ее
враждебных влияний, и поддерживают условия, полезные для ребенка. Поэтому
эгрессивная разность продолжает уменьшаться; и наконец, наступает время,
когда она сводится к нулю. Ребенок стал взрослым человеком, его жизненная
организованность уже не ниже уровня его родителей; в системе семьи он
жизненно определяется ими не больше, чем обратно. И дело может на этом не
остановиться: родители "старятся", слабеют под отрицательным подбором; сын
делается главой семьи: происходит "обращение" эгрессии, перемена знака ее
разности.
   Эту иллюстрацию приходится пояснить, потому что наша постановка вопроса
в одном пункте резко противоречит обычному до сих пор способу мышления. Те
процессы роста организма, его остановки в развитии, затем его упадка, от
которых зависит изменение эгрессивной разности, мы рассматриваем, как
результат соотношений организма со средою, более благоприятною для него
или менее благоприятною.
   Традиционная же точка зрения такова: в молодости организм растет именно
потому, что он молод, и потому что это - естественный порядок жизненного
процесса; зрелость ведет к остановке роста, а старость к упадку в силу той
же общей естественной причины; дело тут не в окружающей среде, ибо никаким
изменением среды в благоприятную сторону нельзя заставить старика расти
вновь, как ребенок.
   Это кажется непреложным, как все прочно кристаллизованное в нашем опыте.
   Но надо правильно и точно понять, что такое "среда". Она есть
совокупность внешних воздействий, под которыми находится система, но
взятых именно по отношению к ней. Поэтому другая система - другая среда.
Если взять старый организм и поместить его как раз туда, где только что
находился молодой, то все внешние воздействия окажутся иными, чем были для
молодого. Наприм., разница температур тела и окружающего воздуха будет не
та, потому что температура крови в старости понижается; сумма световой
энергии, действующей на сетчатку, не та, потому что прозрачность глазного
яблока понижена; все раздражения, воспринимаемые органами чувств, не те,
вследствие изменения функции этих органов - "притупления
чувствительности"; действие кислорода воздуха в легких на кровь тоже не
прежнее, и т. д. И вполне научно рассматривать старческий упадок, как
результат неблагоприятных для организма внешних отношений, или, что то же,
неблагоприятной среды: если сумма его активностей понижается, значит среда
много отнимает у него и не дает достаточного материала для усвоения.
   Конечно, нам до сих пор не удается создать среды, достаточно
благоприятной для старческого организма, или, что сводится к тому же,
изменить его так, чтобы нашими обычными средствами ее можно было для него
создавать. Это неразрешенная задача; но считать ее неразрешимой нет иных
оснований, кроме консерватизма мышления. Частично, при известных условиях,
даже и наша медицина все же решает ее. А природа принципиально решила ее
для организаций выше и ниже нашего организма - для одноклеточных существ и
для коллективов: их старость неокончательная, она может сменяться
обновлением.
   Что же касается эгрессии, то, как мы видели, ее развитие может итти в
одном или в другом направлении, и это зависит от характера среды по
отношению к различным частям системы. В сущности, среда никогда и не может
быть одинаковой для центра и для периферических комплексов: поскольку они
различаются структурно, постольку и различно, так сказать, "воспринимают"
ее действия, при прочих равных условиях.
   Это надо постоянно принимать в расчет при исследовании эгрессивных форм.
   Возрастание эгрессивной разности внутри первобытной родовой группы
привело к обособлению в ней постоянного центра в лице "патриарха",
руководителя труда и распределения, старейшего и опытнейшего ее члена. Еще
до этого времени можно было бы принимать жизненную среду за приблизительно
одинаковую для членов группы, с поправкой только на различие самых
организмов - потому что и труд и распределение, на основе кровной связи,
оставались достаточно равномерными, а внешняя жизненная обстановка была
одна и та же, общая. Но постоянный руководитель неизбежно пользуется своим
положением, чтобы отклоняться от этой равномерности; сознательно или
бессознательно, он в распределении труда и продукта дает некоторое
преимущества себе, а затем ближайшим своим родичам.
   Тогда эгрессивная разность увеличивается тем быстрее; а в связи с этим
еще более развивается неоднородность условий жизни внутри общины, и т. д.
Неравенство ослабляет значение кровной связи; впоследствии ее рамки совсем
разрываются, и создаются новые формы эгрессии - феодализм, рабство, с их
прогрессирующей эксплоатацией, которая в патриархально-родовой группе
находилась лишь на ступени едва уловимого зародыша.
   Получается, как будто, картина неограниченного, лавинообразного роста
эгрессивной разности на основе условий, все более и более благоприятных
для центрального комплекса, по сравнению с периферией. Но при ближайшем
исследовании это не так просто. Всякая жизнь вообще, и особенно
социальная, есть сложный комплекс различных специфических активностей.
Условия, особенно благоприятные для развития одних из этих активностей,
могут быть вовсе не благоприятны для других; как раз таков случай
социальной эгрессии, связанной с эксплоатацией.
   Две главные группы социальных активностей, это, с одной стороны, те,
которые направляются на производство, с другой - те, которые относятся к
потреблению.
   При развивающейся эксплоатации среда разных частей системы изменяется
неравномерно по отношению к этим двум группам. Для эксплоатирующей
личности, группы, класса, чем дальше идет эксплоатация, тем шире
возможности потребления; и в этом смысле эгрессивная разность с
эксплоатируемыми личностями, группами, классами, очевидно, не перестает
возрастать, пока сохраняется основное строение системы. Так это и бывает;
напр., у феодалов за все время их господства прогресс их потребностей,
уменья разнообразно и утонченно пользоваться прибавочным продуктом, до
самого конца не останавливался; то же наблюдается и для буржуазии в
последующем периоде. Но иначе было с производственными активностями. Лишь
в начале, при незначительном жизненном обособлении господствующих и
подчиненных элементов социальной организации, первые могут прогрессировать
и в производительно-трудовом направлении, потому что остаются еще в
прямой, тесной связи с производством: отчасти и сами работают, руководя
подчиненными при помощи живого примера, отчасти вмешиваются в работу тех,