такое же руководство практикой боевой, столь важное при феодализме с его
бесчисленными мелкими и крупными войнами. У каждого, следовательно, свое
особое поле собирания и концентрации социальных активностей; и поскольку
это так, здесь на лицо не одна, а две разных эгрессии; двоецентрия в этих
условиях не получается, и возможна устойчивая организация.
   Но связь общественной жизни так тесна, ее элементы так переплетаются
между собою, что разграничение двух полей активности никогда не бывает
полным: они отчасти заходят одно на другое, центральные функции до
некоторой степени смешиваются на той и на другой стороне. Так, воспитание
молодежи находится, вообще говоря, в руках жрецов; однако, и военный вождь
не может не вмешиваться в это дело: он должен заботиться о боевой
подготовке кадров своей дружины; и его самостоятельные расчеты могут
нередко тут не сходиться с расчетами жреца, - хотя бы по вопросу о
распределении времени обучающихся юношей. Иногда боевые инстинкты воинов
обнаруживаются в притеснении более мирных членов их собственной общины, и
возстановление порядка тогда касается обоих руководителей, а их тенденции
могут оказаться в практическом противоречии: каждый стоит за "своих".
   Да и вообще, сумма жизненных активностей данной организации ограничена,
и потому их концентрация вокруг одного авторитета часто совершается за
счет уменьшения сил, связанных с другим авторитетом; напр., толковейшие
ученики жреца, которых он намечает себе в преемники, сманиваются от него в
дружину, и это ведет к столкновениям, к борьбе.
   Когда же широко развивается феодальная эксплоатация, тогда противоречия
и борьба двух властей становятся постоянным явлением. Полем эксплоатации
служит вся "прибавочная энергия" общества, т.-е. весь избыток активностей,
усвояемых обществом из природы, над его трудовыми затратами; это одна и та
же сумма одних и тех же реальных вещей - "прибавочный продукт," - из
которой черпают оба господствующих сословия; чем больше берут одни, тем
меньше остается другим. Это вполне определенное двоецентрие; оно
развивается в хроническую, возрастающую дезорганизацию, в обостряющуюся
борьбу, вплоть до истребительного междоусобия; так бывало в позднюю
феодальную эпоху во многих странах - Европе, Ост-Индии, Палестине, Японии
и др. Выходом является настоящее единоцентрие, переход господства к одной
стороне, подчинение другой; чем оно полнее и выдержаннее, тем более
совершенным и надежным является прекращение дезорганизации.
   Надо помнить, что внутренние противоречии, хотя бы значительные, могут
не мешать системе существовать, и даже прогрессировать, если только ее
организованность перевешивает эти противоречия. Поэтому есть также не мало
двуцентренных и многоцентренных эгрессий, которые сохраняются и
развиваются. Особенно много их в области жизни, стихийной и социальной.
   Яркий пример сложнейшего многоцентрия - экономика старого
капиталистического общества. Каждый из его составных комплексов -
предприятий обладает своим особым центром в лице хозяина, предпринимателя,
индивидуального или коллективного.
   Специфические активности, организованные в разных предприятиях, частью
различны, частью же одинаковы. Они различны, поскольку имеется
общественное разделение труда, обособленные виды производственной
деятельности, направленные к выработке тех и иных особых продуктов; они
одинаковы, поскольку в каждой такой отрасли есть не одно, а несколько или
множество конкурирующих предприятий, и затем поскольку все предприятия
связываются рынком в одно общее поле эксплоатации, где все виды трудовых
активностей выступают в одинаковой форме ценностей. Отсюда вытекает
постоянная экономическая борьба, характеризующая капитализм, и с нею
соответственная растрата сил общества: та хроническая, временами
обостряющаяся болезнь, которую констатировала еще буржуазная наука. И
несмотря на это, капиталистическое общество не только сохранялось, но и
быстро развивалось, потому что его общая сумма организованности далеко
перевешивала дезорганизующие моменты. Однако, это соотношение не может
удерживаться без конца: рано или поздно, системные противоречия
усиливаются до того, что перевешивают организационную связь; тогда должен
наступить кризис, ведущий либо к ее преобразованию, либо к распадению,
крушению.
   Капитализм уже не раз переживал подобные кризисы, и выходил из них
частично преобразованным, вступал в новые и новые фазы своего развития. Но
многоцентрие оставалось, хотя уменьшалось число центров; и вновь
дезорганизующие силы росли вплоть до нового кризиса. При этом оказалось,
что при меньшем числе центров экономические противоречия могут развиться
не менее резко, а вообще говоря - даже еще острее. В начальных фазах
промышленного капитализма, когда имелась масса мелких и средних
предприятий, бедствия конкуренции были гораздо слабее, а общих кризисов
производства не наблюдалось; когда стали преобладать крупные предприятия,
конкуренция усилилась и выступили общие кризисы; когда десятки, сотни
предприятий стали объединяться в синдикаты или сливаться в тресты, борьба
стала еще более жестокой, а растрата сил в ней еще более значительной;
когда же группировки финансового капитала, связывая тысячи и тысячи
предприятий, охватили весь капиталистический мир, тогда дело дошло до
невиданно-глубокого кризиса - мировой войны, с ее колоссальной
дезорганизацией сил человечества.
   Это представляется с первого взгляда каким-то тектологическим
парадоксом: если уклонение от единоцентрия порождает дезорганизацию, то,
казалось бы, чем больше центров, тем ее больше, чем ближе к их
объединению, тем ее меньше. Но дело объясняется просто, если принять в
расчет общее значение эгрессии. Она концентрирует активности. Если
количество центров уменьшается, а сама система сохраняется в прежних
размерах или растет - как это и есть при капитализме, - то значит, в ней
активности, - здесь именно социально-экономические, - концентрируются все
сильнее, становятся относительно интенсивнее. А дезорганизация тут зависит
от того, что при независимости отдельных центров организованные ими
активности не согласованы, и могут сталкиваться между собою.
   Понятно, что столкновения активностей более концентрированных, т.-е.
более значительных и интенсивных, способны порождать и более острую, более
глубокую дезорганизацию. Тектологически это вполне однородно с тем, как
если бы в стихийном движении ударялись друг о друга огромные глыбы, вместо
множества маленьких тел, из которых они образовались.
   На принципе единоцентрия легко лишний раз иллюстрировать практическое
значение организационной науки. В истории русской социаль-демократии есть
пример наивного нарушения этого принципа, которое повело к немалым вредным
последствиям. На съезде 1903 г. руководство партией было поручено сразу
двум центрам, редакции центрального органа и центральному комитету.
Конечно, это было сделано по разным политическим соображениям, вытекавшим