будет, кому больно нужно? Тут особая рука требуется  -  хозяйская,  бережная
рука. Народ?! Хм! Нет, вы мне про этот народ не говорите! Народ! Ну, вот  он
ваш народ, сидит, зевает. Он народ, а я  хозяин,  -  так  кто  больше  спину
наломает?! А когда вы в последний раз там были? А где? А до щели  доходили?!
До самой-самой?! Так это далеко, там  даже  и  у  Моисеева  садов  не  было.
Холодно, высоко. Нельзя! А что вы там делали? Ах, по истории ездили.  Ну-ну,
понимаю, понимаю! У нас в Европе историю очень ценят, очень! В Берлине музей
специальный  есть,  там  в  одном  зале  целый  древний  дворец  привезли  и
построили, весь из плит. Видели в кино - "Одиссея"? Так вот, в нем он жил. А
кого вы знаете из местных верненских? Так, так, так! Ну, это все приезжие, я
таких и не слышал. Ну, а вот Шахворостовых, Инфаровых,  Ганджу,  Безугловых,
Потаповых - вы не знали? Про какого-то Потапова из Алма-Аты у нас  в  газете
писали, он там со змеем-удавом воевал. Не знаете это дело?
     Я не стал прерывать разговор на полуслове, попросил его рассказать, что
все это значит. Кто этот Потапов, почему он воевал со змеем в  горах?  Какой
змей? Какие горы? Как, то есть, воевал? А Белецкий  по-прежнему  смотрел  на
меня восторженными, помолодевшими глазами и улыбался.
     - Какой Потапов-то? - ответил он. - Там имя, отчество  не  указывалось.
Знал я одного - того звали Иван Семенович, но это не тот. Тот  с  фронта  не
вернулся. Нас с ним вместе призвали в 14-м году. Всем  по  20,  по  21  году
было, только мне - 25. Эх, парни были! Я вот на своего сына Роберта смотрю -
хороший он, вежливый, деловой, да не такой, как мы.  Нет,  не  такой,  кровь
немецкая, жидкая.
     "Вот тебе и нацизм!" - подумал я и спросил:
     - Так, значит, вы в расовую теорию не верите? Он посмотрел на меня, как
на глупого, и скучно вздохнул.
     - А что мне верить, - сказал он. - Кто я  -  Адольф  или  Геринг?  Я  -
хозяин,  глава  фирмы,  значит,  какой  закон  есть,   того   я   и   должен
придерживаться. Я не хотел идти в болото, землю рыть.  У  меня  фирма,  сын,
жена. Мне это ни к чему. Значит, должен был я исполнять закон. Вот и все!
     Он с полминуты просидел неподвижно, хмурясь и не смотря на меня.  Потом
глаза его опять подобрели, и он улыбнулся.
     - А про змея у нас много печатали и в газетах, а потом в журналах.  Был
такой богатеющий журнал, весь в красках, вроде  "Солнца  России".  Назывался
"Ди вохе", по-немецки - "Неделя". Так вот, в нем печатали: "Сбежал из города
Верного, теперь Алма-Ата, удав и  скрывается  три  года  в  горах,  живет  в
каких-то потайных пещерах. Колхозники боятся яблоки собирать (вот  почему  я
сразу вам поверил, что там яблоки еще остались). Колхозный бригадир Потапов,
- писали, - даже устраивал на него облаву артелью, да не поймали, в землю он
ушел". А потом в "Ди вохе" картинка была, на два  листа,  богатая  такая,  в
красках: ночь, звезды синие, тополя, горы и луна их  так  освещает,  а  удав
ползет по площади, мимо памятника Сталину. Сталин стоит так - руку держит, а
змей голову поднял на него и смотрит. Весь пятнистый, голова огромная. Очень
хорошо нарисовано. Там, знаете, как художники рисуют?! Все блестит! Сын  мне
специально принес этот журнал: "Вот, папа, посмотрите на свои родные места".
Так я эту картину велел перерисовать, повесил  в  рамке  в  приемной.  Когда
клиенты приходили, они всегда прежде всего смотрели  на  эту  картину,  а  я
выходил к ним в  фойе  и  рассказывал:  "Вот,  мол,  в  этом  городе  жил  и
действительно могу  подтвердить,  что  там  такие  вещи  случаются".  Многие
интересовались.  Один  профессор  по   зверям   специально   приходил   меня
расспрашивать - какой климат, далеко ли горы, ну и  все  такое.  А  потом  я
здесь одного немца встретил, он тогда в Новосибирске жил. Консулом был. Тоже
не маленький человек. Он мне рассказал,  что  вся  эта  история  через  него
пришла к нам. Он там в России вырезки  собирал  и  в  Германию  одному  лицу
посылал. А тот и напечатал.
     Новосибирский консул - вот  он  где!  {"Консул"  кратко  упоминается  в
романе  "Хранитель  древностей".  Брату  бригадира   Потапова   Петру   НКВД
инкриминировал связь с этим консулом и отравление  по  его  приказу  запасов
зерна.} Я даже вздрогнул.
     - Как же его взяли? - спросил я. - Новосибирского-то консула?  Его  что
ж, сразу не выпустили?
     - А зачем он будет сидеть, дожидаться, чтобы не выпустили, - усмехнулся
Белецкий. - Нет, он мужик головастый! Он еще за год  или  за  два  уехал  из
Москвы.  Он  в  плен  попал,   где-то   на   Кубани   служил   хозяйственным
представителем, там его ваши и  забрали.  Сейчас  он  в  лазарете  санитаром
числится, его доктор при себе держит, потому что он хорошо латынь знает. Вот
будете в лазарете, встретитесь, спросите.  Он  вам  расскажет,  он  народный
человек, поговорить любит.

x x x

     В лазарет я попал осенью того  же  года.  Там  мне  повезло.  Я  достал
толстую общую тетрадку и стал ее заполнять всякой всячиной. Сейчас она лежит
передо мной. Чего только в ней нет! И рассказы, и стихи, и драмы из античной
истории, и  черновики  писем,  и  жалобы,  и  повести  из  жизни  фашистской
Германии. Вот выдержки из одной повести я и хочу  привести  здесь.  К  моему
рассказу они имеют самое прямое отношение. Я ничего не  изменял,  ничего  не
добавил, только выбросил кое-что. В общем, это, конечно, не совсем то, что я
услышал. Кое-что додумано и дожато, но читатель  уже  сам  разберет,  что  к
чему. Сейчас мне только  хочется  рассказать  о  непосредственном  источнике
всего этого - о Новосибирском консуле. Я его застал в больничной аптеке.  Он
сидел за столом в пустой докторской комнате и выписывал прописи  из  истории
болезни на отдельную бумажку - пирамидон, дигиталис, аспирин,  еще  какие-то
калики-моргалики, как мы их называли. Мне он  понравился  сразу  -  высокий,
полный человек с молодым румяным лицом (впрочем, не румянец, а так, прожилки
на щеках тоненькие, как коралловые  ветки),  небольшими  гладкими  волосами,
спокойный и приветливый. Одет он был чисто - в аккуратно залатанный  зеленый
военный мундир со споротыми нашивками. Я поздоровался с ним, назвал  себя  и
сказал, что мне хотелось бы от него узнать ту историю про удава.  Он  слушал
меня и писал, а потом поднял голову и улыбнулся:
     - Неужели это сейчас может кого-нибудь интересовать, а?  -  спросил  он
удивленно. - Удав в горах. Это после всего того, что произошло с миром. Боже
мой! - Он покачал  головой,  вздохнул,  улыбнулся  и  опять  наклонился  над
столом. - Впрочем, если вас действительно интересует этот  курьез...  Только
извините, я уж буду писать и говорить. Кто вас ко мне прислал-то?
     Я спросил, слышал ли он про Белецкого.
     - Про эту гестаповскую сволочь? - спросил он спокойно. - Значит, он еще
не сдох? Знаю, знаю, да говорить о нем не хочется. Расскажите лучше об  этом
феномене. Что у вас там было в действительности?
     - Наделал этот феномен у нас шума, - сказал я и начал ему рассказывать.