хозяйственными  и  организационными  делами.  К  нему  просто  трудно   было
пробиться. А тут в академии возникла мысль  (у  Келдыша,  надо  полагать,  а
может  быть,   у   Петрова,   будущего   директора   Института   космических
исследований)  о  том,  что  нужно  создать  организацию,   в   которой   бы
сотрудничали  и   разработчики   космических   исследовательских   приборов,
телескопов, и инженеры,  разрабатывавшие  космические  аппараты  и  корабли,
электрические схемы  и  приборы,  то  есть  объединить  их  с  филиалом  КБ,
руководимым Бушуевым.
   Мысль о том, чтобы поставить дело  космических  исследований  на  прочную
инженерную основу, была, в принципе, наверное, правильной, и у нас в филиале
о таком варианте могли идти разговоры. Судя по  всему,  какой-то  гад  донес
С.П.: мол, собираются удрать! Бушуев  подозревал  в  этом  доносе  Мишина  -
вполне может быть. Таким образом, заговор созрел не против  меня,  а  против
Бушуева.  Его  сняли  с  должности  начальника  филиала,  а  меня  с   моими
корабельными проектантами перевели в главный корпус  КБ  на  всякий  случай,
чтобы выбить почву из-под ног сепаратистов, буде они вдруг опять появятся.
   Другой случай, еще раз показавший опасность длительного отсутствия в  КБ,
был связан с моей четырехмесячной подготовкой к полету на "Восходе". Когда я
вернулся в КБ после полета, то обнаружил, что  уволен  с  предприятия  (С.П.
оправдывался: "Это  решение  министерства  -  вам  предстоит  встречаться  с
иностранцами, ездить по всему миру, будете в качестве работника  академии"),
работы по проекту корабля "Союз" переданы от Бушуева к  другому  заму  С.П.,
другой группе проектантов и изменено само назначение корабля. Он, видите ли,
должен стать кораблем военного назначения! После грандиозного скандала я был
восстановлен на работе, вернул проект "Союза" к себе и к моим проектантам  и
к  его  первоначальному  назначению,  уведя  от   бессмысленности   военного
применения. Много усилий пришлось затратить на  то,  чтобы  завод  продолжил
работать по уже выпущенной документации. И  так  бывало  не  раз.  Когда  же
руководителем нашей организации стал  Глушко,  опасность  моего  длительного
отсутствия  в  КБ  уменьшилась.  Глушко   был   интеллигентным,   порядочным
человеком.
   Летом 1980 года я был включен в экипаж, в который,  кроме  меня,  входили
Леонид Кизим и Олег Макаров, и  начал  подготовку  к  полету.  Врачи  центра
подготовки  всячески  цеплялись  ко  мне  опять,  в  основном  в   связи   с
перенесенной в детстве язвой желудка, но поначалу удавалось от них отбиться.
В сентябре (к первоначальному  сроку  полета)  медицинское  заключение  было
положительным и подтверждалось, что наш экипаж остается основным.  Но  затем
срок полета перенесли на ноябрь, и мои противники вновь оживились.  Конечно,
может быть, это лишь моя мнительность, но казалось,  что  был  разработан  и
осуществлен план, как не допустить меня к полету.
   На этот раз атака велась со стороны сердца. Началось  это  в  октябре  во
время комплексных зачетных тренировок  на  тренажере  корабля.  Кизим  вдруг
откуда-то подхватил отчаянный грипп и обчихал все два  кубометра  свободного
объема спускаемого аппарата. Через некоторое время, естественно,  заболел  и
Макаров. Я держался дольше всех,  но  в  конце  концов  все-таки  заразился,
потекло из носа,  и  врачи  заявили,  что  у  меня  после  гриппа  появились
отклонения    в    электрокардиограмме.    Но    проверки    в     Институте
медико-биологических проблем  Минздрава  не  подтверждали  этого  (их  врачи
участвовали в контроле).
   Отлет экипажа на космодром был назначен после ноябрьских  праздников.  Но
перед отлетом, кажется,  9  ноября  были  предусмотрены  контрольные  записи
электрокардиограммы у членов экипажа на  фоне  нагрузки.  Поздно  вечером  8
ноября я приехал в ЦПК и расположился в профилактории. Там должны были  быть
и Кизим и Макаров. Но почему-то их там не оказалось. Заснуть не мог:  стояла
чудовищная жара, чуть ли не как в парной. В профилактории  находился  только
сторож, отключить отопление он не мог  и  начальству  звонить  отказался.  Я
практически не спал.
   Утром нам сделали кардиограмму. Врач из Минздрава, специалистка  по  ЭКГ,
которую специально приставили следить за записью, объявила мне,  что  запись
хорошая, все в порядке. Но медицинская комиссия, рассматривающая  результаты
ЭКГ, быстро отпустила Кизима и Макарова, а потом долго о чем-то  совещалась.
И наконец объявила: мои показатели  неудовлетворительные,  пускать  в  полет
нельзя. Меня сняли с подготовки и заменили другим космонавтом.  Было  полное
ощущение, что это предательство. Предательство и со стороны якобы  союзников
(Минздрав), и со стороны товарищей по работе.
   Позиция ВВС и их медиков по отношению ко мне была известна. На  заседании
госкомиссии я присутствовать не мог, поскольку речь шла о моем здоровье.  Но
мне рассказали, что представитель Минздрава Воробьев и наш зам по испытаниям
Е.В. Шабаров выступали  с  самыми  решительными  возражениями  против  моего
полета. Начхать им было на мои  интересы  (я  никого  не  преследовал  и  не
наказывал за деятельность, направленную против меня) и на интересы  дела  (в
их понимании интересы дела - это их личные или узковедомственные интересы).

   "Салют-7" отличался от "Салюта-6" практически только составом  аппаратуры
и оборудования для  исследований  и  экспериментов.  На  этой  станции  были
установлены рентгеновский телескоп, приборы  для  съемок  звездного  неба  с
использованием  электронно-оптических  преобразователей,  оборудование   для
технологических экспериментов,  медико-биологическое  оборудование,  приборы
для визуальных наблюдений и исследований. Была облегчена возможность ремонта
системы терморегулирования,  радиосистем,  установлены  наружные  крышки  на
иллюминаторах,  проведено  некоторое  усовершенствование  служебных  систем.
Снаружи, на стенках станции, увеличилось  число  элементов  фиксации  (скоб,
крюков), что облегчало работы космонавтов при выходах в открытый космос.
   Защиту поверхности  иллюминаторов  пришлось  ввести  из-за  того,  что  с
течением времени  они  загрязняются  и  повреждаются,  как  снаружи,  так  и
изнутри. Наружные поверхности иллюминаторов повреждаются  микрометеорами,  и
на них (как и на остальной поверхности станции) оседают частицы  из  облака,
создающегося  вокруг  станции.  Облако  вокруг  станции  образуется  газами,
выделяемыми  материалами  внешней  конструкции  станции,  частью   продуктов
сгорания,  которые  выбрасываются  двигателями   ориентации,   компонентами,
выбрасываемыми при продувке магистралей дозаправки. Внутри станции  возможно
загрязнение стекол иллюминаторов частицами, плавающими в атмосфере,  к  тому
же космонавты могут оцарапать стекла аппаратурой во время  работы.  Очистить
иллюминаторы от за-грязнения  изнутри  достаточно  просто.  Чтобы  исключить
случайные повреждения стекол изнутри, мы применили защитные резиновые кольца
и упоры на приборах, используемых для наблюдений через иллюминаторы. Каверны
в стеклах иллюминаторов от микрометеоров и загрязнения наружных поверхностей
стекол были обнаружены в процессе полета "Салюта-6". Пришлось  устанавливать
на иллюминаторы, через  которые  велись  наблюдения,  открываемые  приводами
крышки.