Иевлев прервал его, сказал холодно:
     - Не  столь  я,  князь,  глуп,  не  столь  скудоумен, чтобы сим вздорам
уверовать.
     Воевода  не  торопясь  налил  себе квасу, не торопясь хлебнул, поставил
кружку на стол.
     - Дело  твое:  хочешь  -  верь, хочешь - не верь. Отпиши на Москву, там
тебе,  может,  и  поверят,  что боярин князь-воевода учил передаться шведам.
Отпиши, отпиши, то-то смеху будет...
     Он хлопнул в ладоши, по-свойски ткнул Иевлева в плечо:
     - Так  палить  по  шведской  эскадре станешь из крепости своей? Ядер-то
запас? Пороху? Пушкарей-то обучил, воин? А?
     - Буду палить - шведу не поздоровится! - отрезал Иевлев.
     Прозоровский волчьим взглядом на мгновение впился в лицо Иевлева:
     - Совладаешь?
     - Надо совладать. Ты, князь, не поможешь.
     - Ну,  молодец,  молодец,  -  заторопился  воевода.  -  Теперь  вижу  -
молодец!  А  то люди чего только не болтают про тебя... До того доболтались,
что  даже  сказывали: живет-де у Иевлева подсыл от шведских воинских людей -
мужик  Никифор...  Пришел-де  Никифор с моря, принес Иевлеву шведское тайное
письмо...  Ну-ка,  сведи-ка  меня  к Никифору, погляжу я на него, поспрошаю,
что  за  человече...  А  от  Никифора сведешь ты меня, голубь прелюбезный, к
иноземцам,  к  узникам  своим.  Жалуются  на  тебя,  надо  мне  и на узников
иноземных поглядеть, непременно надобно.
     Иевлев ответил с ненавистью в голосе:
     - Никифор  нынче  совсем  плох,  князь-воевода.  Чаю,  не дожить ему до
завтрашнего дня...
     - Что  так?  - весело удивился воевода. - То жил да поживал, а то вдруг
помирать собрался. Нет уж, пойдем, потолкую я с ним поласковее.
     Капитан-командор   молча   вывел   воеводу   из  комендантской  избы  в
крепостной  двор.  Князь  шел  озираясь, кряхтя: по каменным плитам с визгом
волокли  на  канатах пушку; крепостные кони, высекая подковами искры, тянули
возы  с  ядрами;  скрипел ворот, которым вздымали на крепостные стены боевые
припасы, вперебой били кузнечные молоты...
     Никифор  лежал  на  спине,  спал  с  открытыми  глазами.  Лицо  его  за
прошедшие дни стало пепельным, маленьким, словно бы ссохлось.
     Воевода ткнул пальцем, спросил:
     - Он?
     Сел неподалеку, сразу закричал, чтобы взять испугом:
     - Кто  таков?  Откуда? Ведаю, есть ты шведский воинский человек, ворами
подосланный, дабы смуту сеять и рознь! Говори, не молчи, отвечай проворно!
     Никифор  вздохнул,  посмотрел  на  Сильвестра  Петровича,  точно просил
защиты.
     - Говори,   Никифор,   -   спокойно,   дружеским   голосом  посоветовал
капитан-командор.  - Говори, дружок. То - князь-воевода, ему истинную правду
ведать надлежит, говори, не сомневайся.
     Никифор сказал тихо:
     - Худо  мне  нынче,  Сильвестр  Петрович. То будто сны какие вижу, то и
вовсе все потеряется, ничего нет... И дышать никак нельзя...
     - Говори! - крикнул воевода.
     - Да  что  говорить-то? - слабым, но спокойным голосом ответил Никифор.
- Не подсыл я, не шведский воинский человек...
     - А коли подвесим? - спросил воевода.
     - Стою на правде моей.
     - Персты  зачнем  рубить  по единому, огнем запытаем, перед смертью все
сам покажешь - поздно будет, - посулил Прозоровский. - Говори нынче!
     Никифор  слабо улыбнулся, обнажив младенческие беззубые десны, собрался
с силами.
     - Воевода-князь!  -  со  спокойным достоинством заговорил он. - Погляди
на  меня,  не почти за труд, увидишь, коль пригож собою. Всяко меня пытали и
били  на  чужбине,  несладко жилось полонянику-вязенику, можно ли меня нынче
пыткою испугать, огнем, дыбою? Да и что мне жить осталось?
     - Для палача - хватит! - ответил воевода.
     И,  повернувшись к Иевлеву, сказал, что велит Никифора нынче же взять в
город  на розыск. Сильвестр Петрович, кашлянув, молвил, что недужного калеку
он в Архангельск не пошлет. И тихо, почти шепотом добавил:
     - Будет,  князь,  лютовать. Сей Никифор тарабарскую грамоту на цитадель
привез, великие муки принял...
     Князь подошел к окошку, крикнул бредущему мимо солдату:
     - Лекаря сюда иноземного пришли, Лофтуса, да живо! Бегом беги!
     И  опять  сел  на  лавку,  сложив  руки  на  животе, перебирая толстыми
пальцами в перстнях. Никифор вновь задремал.
     Лофтус  был  по  соседству,  пришел  сразу  вместе  с  Егором  Резеном.
Прозоровский   велел   ему   посмотреть,  каков  здоровьем  Никифор.  Лекарь
поклонился  низко,  выпятил  со  значением нижнюю губу, сел на лавку рядом с
немощным,  взял  пальцами  его  запястье.  В это мгновение Никифор попытался
поднять  голову,  но  слабая  шея  не  держала,  голова  опять повалилась на
подушку.  Сморщенное  лицо  его  исказилось  от страшных усилий, губы что-то
силились  сказать,  но  из  впалой груди донеслось только клокотание. Иевлев
подошел ближе, наклонился:
     - Чего, Никифор? Чего надобно тебе?
     - Он!  - вдруг ясно и даже громко произнес Никифор. - Он! Его на галере
везли до гавани Улеаборг. Он - швед! Он - его...
     Лофтус  стал  пятиться,  Никифор впился в его руку своими искалеченными
пальцами,  Лофтус  дернулся  сильнее  -  Никифор  упал с лавки лицом об пол.
Резен  бросился  к нему, поддерживая руками голову, зашептал ласковые слова,
но Никифор, весь вытянувшись, опять крикнул из последних сил:
     - Подсыл,  а  не  лекарь!  От самого Стокгольма мы его на галере везли,
подсыл он, собака, вяжите, люди добрые...
     Лекарь  все  пятился  к  двери,  разводя руками, пытаясь еще улыбаться.
Сильвестр Петрович тряхнул его за плечи, приказал:
     - Стойте тихо! Отсюда не уйти. Здесь - крепость!
     И  склонился  к Никифору. Никифор все еще шептал - как шли на галере от
самого  Стокгольма,  как  сия  персона  сидела в кресле с самим капитаном, а
когда  пожар  сделался,  названный  лекарь  стал  палить  по  каторжанам  из
пистолета.   Рассказ  Никифора  был  связен,  изуродованные  глаза  смотрели
разумно.  Потом  он начал сбиваться, дыхания ему не хватало. Иевлев вдвоем с
Резеном  подняли  его  на лавку, инженер принес калеке пить, но тот пить уже
не   мог,  вода  пролилась  на  жилистую  худую  шею.  Равномерное  хрипение
вырывалось из его глотки.
     - Отходит! - сказал Сильвестр Петрович. - Покличь попа, Егор!