- Кончать богослужение-то?
     - Пожалуй, что и пора.
     - И то заморился батюшка наш.
     - Заморился...
     Боцман все смотрел на Сильвестра Петровича. Потом сказал тихо:
     - Ты   будь   в   спокойствии,   господин  капитан-командор.  Никто  не
обмолвится.  А  ежели  что  почую  -  сам той собаке язык напрочь оторву. Не
шутим нынче...
     Дома  Иевлева  ждал  Егор  Резен - рассказать, как по-новому расставить
пушки на батарее.
     - Ставь, ставь, - думая о своем, ответил Сильвестр Петрович.
     - Да  ты  меня  совсем  не  слушаешь!  -  сказал  Егор по-немецки. - Ты
последнее время слишком много думаешь, господин капитан-командор!
     Иевлев  набил трубочку, раскурил от уголька, сказал весело, вглядываясь
в гладко выбритое, загорелое лицо инженера:
     - Эх, Егор-Егорушка, ничего ты, брат, не понимаешь. Ничегошеньки!
     - Что  это  -  "ничегошеньки"?  -  радуясь иевлевскому веселью, спросил
Резен.
     - Пушки!  -  воскликнул  капитан-командор.  - Мортиры! Гаубицы! Разве в
них  главное  дело,  друг  ты  мой добрый? Пушки мы знаем, а вот народ наш -
пушкарей,  солдат, иных прочих - знаем ли? Нет, не знаем, Егор. Все на пушки
надеемся.
     Когда  Резен  ушел,  Сильвестр  Петрович прошелся по горнице, растворил
окно, прислушался к ровному шуму работ в крепости.
     Что ж, теперь пусть идет швед! Встретим как надо!


                                             Бежит  из-за  моря  из-за  синя
                                        черных, три корабля.

                                                                       Песня


ГЛАВА ТРЕТЬЯ


1. ИДУТ КОРАБЛИ

     Ранним  утром  14  июля 1701 года шаутбенахт ярл Юленшерна отдал приказ
кораблям  эскадры  становиться  на  якоря  вблизи  острова Сосновец, в горле
Белого  моря.  На  шканцах дробно ударили барабаны, запели сигнальные горны.
Невдалеке  морские  волны  бились  об  угрюмый, каменистый берег, прозрачный
дымок вился над рыбацким становищем.
     На   эскадре  начинались  спешные  работы:  пушечные  порты  шаутбенахт
приказал  задраить  наглухо, корабельные плотники приколачивали вдоль бортов
деревянные  резные гирлянды из цветов, листьев и веселых человеческих ликов.
Медные  и  железные  пушки  на  верхней  палубе покрывались чехлами, искусно
построенными   из  пустых  бочек,  фальшивых  кулей  и  корзин.  На  шканцах
флагманской  "Короны"  Юленшерна  распорядился поставить два ларя, высотою в
человеческий  рост, чтобы тай можно было спрятать абордажных солдат, готовых
к  стрельбе.  Передние  стенки  обоих  ларей  мгновенно отваливались, падали
вперед,  шестьдесят  солдат  с  короткими  ружьями  выходили  в  три ряда на
палубу, готовые к сражению.
     С  солдатами,  назначенными  к  бою  в  Архангельске, проходил обучение
полковник  Джеймс.  В  минуты  отдыха  он,  не  жалея  слов,  рассказывал  о
богатствах беломорцев. Глаза у солдат алчно блестели.
     В  норвежском  городишке Тромсе командам кораблей его величества короля
удалось  немножко  пограбить  население.  Ярл Юленшерна узнал об этом, но ни
слова  не сказал капитанам эскадры. И наемники поняли: каждого, кто захочет,
ждет истинное богатство там, в Московии.
     Грабили  и  на пути в горло Белого моря: останавливали норвежские суда,
отбирали  меха,  рыбу, деньги, водку. Грабили рыбацкие становища. Здесь было
можно  все,  ничего  не запрещалось, тут Бенкту Убил друга больше не грозила
виселица,  здесь  Швабра  мог  убивать  безнаказанно.  В карманах матросских
штанов  позвякивало золото, на пушечных палубах пили бренди и водку, азартно
играли в кости.
     Флаги  на  кораблях эскадры в Тромсе были заменены, шаутбенахт приказал
штурманам  вынести из кают запечатанные мешки, в которых хранились полотнища
голландских,  английских, бременских флагов. С каждым часом военная флотилия
все более делалась похожей на караван мирных негоциантских кораблей.
     Офицеры  эскадры  сняли  форменные  мундиры  и  шпаги, до времени сдали
корабельным  оружейникам.  Для  грабежей  оставались ножи и пистолеты, этого
было достаточно.
     Сам  Юленшерна,  одетый  в  теплый  голландский кафтан, теперь имел вид
пожилого  негоцианта,  чем  очень  веселил свою супругу Маргрет. Но адмирал,
посмотрев  на  себя  в  зеркало,  даже не улыбнулся. Он только поджал губы и
ушел из каюты мрачнее тучи.
     Когда  все  работы закончились, ярл шаутбенахт произвел смотр эскадре и
собственноручно  наказал  только  двоих матросов. Это означало, что он очень
доволен.  Теперь,  когда  корабли  выглядели  мирными негоциантскими судами,
можно было начинать поиски лоцмана.
     Вечером  от  флагманской  "Короны"  отвалила  шлюпка-шестерка.  На руле
сидел  испанский боцман Альварес дель Роблес, на веслах - молчаливые трезвые
и  надежные  парни,  у  каждого  из  которых  под  рубахами и камзолами было
спрятано  по  паре  добрых  пистолетов  и  по  хорошему  ножу.  Но  рыбацкое
становище  словно вымерло. Дымок больше не вился над избами русских рыбаков,
только кричали чайки да лаяла на пришельцев собака с седой мордой...
     Боцман  вошел  в  хижину,  разгреб  золу,  под  золою еще тлели уголья.
Недоеденная  похлебка  стояла  на  колченогом  столе.  Альварес  дель Роблес
поджал сухие губы: рыбаки бежали, добыча ушла из рук.
     На  всякий  случай  он  со  своими парнями прошел весь остров: нигде не
было  ни  души, но со стороны Сосновской салмы - пролива, отделяющего остров
от  Терского  берега,  -  боцман  увидел  догорающий костер, а потом и лодьи
русских  поморов.  Русские  ушли  отсюда совсем недавно, но догонять их было
уже поздно.
     - Пусть  я  никогда не увижу моих детей, если московиты не натянули нам
нос!  -  сказал  боцман. - Весть о наших кораблях обогнала эскадру. Впрочем,
милость господня с нами. Будем надеяться на лучшее...
     К  ночи фрегат и яхта снялись с якоря и отправились крейсировать, чтобы
перехватить  какое-нибудь  рыбацкое  судно,  на  котором  мог  бы  оказаться