В таких и подобных этому рассуждениях я дошел, а мои доехали до села
Павлова. Россия-край дивный! Взгляните на это село; какие красивые дома
каменные с садами и со всеми привольями жизни, а это все на роскошном
берегу Оки, обогащающей прибрежных жителей. И какие жители! На лицах-цветет
здоровье, в домах- изобилие. Тут не встретите ни одного нищего. А вот
отчего? Благодаря умной, деятельной промышленности мужей своих жены богатых
поселян или купцов (как угодно назовите) сами на себя работают. "У
нас,-говорили они нам,- свое дело. Мы смотрим за детьми и за домашним
обиходом, а одежду и все прочее заготовляют для нас наши бедные. Нам нет в
семье помехи, да и они кормят свои семейства, оттого и не шатаются по чужим
сторонам". А когда жены зажиточных мужей выедут в праздничные дни для
прогулки: какие телогреи, какие головные уборы! кипят бисером и жемчугом.
Это и село и город, и, должно прибавить, что тут жители, занимающиеся
железным издельем, заготовляли все нужное для исправности ружей. За работу
запроса и в помине не было, спрашивали только: "Что надобно? Что нужно?"

Я стоял в доме чрезвычайно зажиточного поселянина или купца. Старик, отец
его, человек весьма грамотный в старине, любил заводить со мною прения.
Иногда соглашался, а иногда приговаривал: "Оно бы и так! Да дай сердцу
волю, так и заведет в неволю".

Москва, старинная очаровательница духа русского, и в пожарных развалинах
своих отовсюду манила к себе мысли. Из села Павлова непрестанно летали в
нее расторопные гонцы за вестями. Тут услышал я весть о выходе из Москвы
полков Наполеоновых. Рассказ был следующий: "Отряд генерала Винцегероде,
находившийся сперва в Клину и потом сблизившийся к Москве, октября 12-го
вступил в Москву. Остановя отряд на Тверской, генерал поскакал к Иверской
божией матери для переговоров, но его захватили и привели в Кремль к
маршалу Мортье. Наш генерал жаловался за задержание его вопреки законов
войны. Маршал отвечал: "Делать нечего! Я должен спасать своих. Отсутствие
ваше приведет ваших в недоумение, а я, между тем, выйду с моими безопасно".
При взрыве под Кремлем маршал двинулся в поход в Калужскую заставу на
Воробьевы горы и далее.





                           ВЫХОД ИЗ СЕЛА ПАВЛОВА

Выход запасного полка из села Павлова был новым торжеством духа народного.
Все ружья исправлены были павловскими работниками железных изделий; всем
рядовым розданы были рукавицы и все нужное для охранения от зимних непогод.
Дары гостеприимные и хлеб-соль провожали полк от села Павлова до города
Арзамаса.





                                  АРЗАМАС

Вслед за полком отправился и я с семейством моим в город Арзамас.
Приближаясь к Арзамасу, глазам моим представился как будто бы новый Кремль.
Зодчество башен, слияние красок, а еще более волшебство воображения
выводили подорванный Кремль московский из могильных его развалин. Там гулял
я каждый день, оттуда мелькал в глазах моих Кремль арзамасский, оживляя
Кремль московский.

"И дым отечества нам сладок и приятен!" -

1812 года это высказывалось не в одном "Русском вестнике", а везде.

В порыве усердия Арзамас не уступал ни одному из городов русских. Тогда
городским головою был Иван Алексеевич Попов. У него ум основательный и
сердце нежное и сострадательное. Я говорю у него в настоящем времени,
желая, чтобы он был жив и расцветал жизнью. Часто, очень часто судьба не
щадит и лучших из людей! Смерть, как будто бы избрав в целом городе
особенною жертвою семейство добродетельного гражданина, поразила
истребительной косой и супругу его и детей, но не исторгла из души его
любви к страждущему человечеству. В воспоминание душевных друзей своих
благодушный городской голова арзамасский устроил, во-первых, дом для
училища; во-вторых, странноприимный дом для бедных; в-третьих, приют
сиропитательный. В то же время общим рвением граждан арзамасских сооружался
велелепный собор. При буре нашествия, поражавшего Россию, пожертвования
частные сливались с общими. Длань русская, движимая душою, готова была все
отдать Отечеству.

В Арзамасе встретил я полковника Бобаедова, пришедшего туда до нас с
прочими запасными полками князя Д. И. Лобанова. В лице полковника обнял я
избавителя моего семейства. Вот как это было.

Карета наша прибыла к одной переправе, наскоро сделанной на Оке. Я сказал
уже, что семейство мое, присоединясь к войску в Егорьевске, не отлучалось
от него. Брат мой Иван Николаевич советовал жене моей выждать переправу
всего войска, чтобы потом спокойнее переправиться. Но как шатки бывают
предосторожности человеческие и в большом и в малом объеме существования
нашего! По какому-то сердечному побуждению жена моя решилась переправиться
до удаления войска, и это спасло ее. Берег был крутой, ветер пронзительный
бушевал над рекою. Нельзя было выйти из кареты с младенцем, едва дышащим. И
так, сидя в ней, съехали на плот, и вдруг в нескольких шагах от берега
задние колеса скатились с плота и увлекали за собою карету. Грозила гибель
неизбежная. Но тут был полковник Бобаедов. "Ребята!-закричал он
полку,-спасайте карету!" Быстро несколько человек бросились в воду,
воскликнули: "Братцы, дружнее!" И в одно мгновение поставили карету на
плот. Не стану повторять сердечного излияния при свидании с избавителем
моего семейства. Скажу только, что во времена рыцарские полковник Бобаедов
шел бы по стопам Боярдов, чистых славою и душою. С умом просвещенным
соединилось в нем сердце, полное тех ощущений, которые везде дарят жизнь
новою жизнью. Совершал он полет с Суворовым на цветущих полях Италии и на