донских полков, которые быстрым прилетом под Тарутино были первыми
вестниками победоносного преследования нашествия? Не входя об этом в
исследование, обращаюсь к генералу Краснову.

За отсутствием Платова Краснов начальствовал в авангарде Донскими полками
на высотах у Колоцкого монастыря. Жестоким огнем действовали неприятельские
и русские батареи; Краснов молниею перелетал с одного крыла на другое под
тучею пуль, картечи и ядер. Его приметили с французской батареи и направили
роковой удар.

Умирающий герой, увидя внука своего, есаула Гладкова, недавно прибывшего с
Дона, с ласкою сказал: "И ты здесь, очень рад, ты будешь мне нужен". В
стенах монастыря тотчас отыскали лекаря. Но раненая нога так была
раздроблена и измята, что невозможно было перевязать.

Между тем конница неприятельская усилилась с левого крыла, по малолюдству
полки наши поотдалились. В то же время с ближайших батарей густо летели
ядра. Надлежало спасать раненого не от смерти, но от плена. По дороге к
Бородину дали отдохнуть Краснову, где, встретясь с генералом Иловайским
пятым, сдал ему начальство и сказал: "Отражай! Гони неприятеля, и я
радостно умру!"

Немедленно препоручено было есаулу Гладкову препроводить Краснова в главную
квартиру и отыскать знаменитого врача Виллие. Отнятие ноги сделано под
открытым небом в присутствии Барклая-де-Толли и Платова, возвратившегося из
Москвы. Войска двигались к Бородинским батареям. Раненый Краснов страдал и
терпел. Один только раз, несколько поморщась, сказал Гладкову, который
поддерживал его голову: "Скоро ли это кончится?"-"Скоро!"-ответил
Гладков.-"А нога где?" Внук замолчал. На окровавленном ковре перенесли
Краснова в квартиру Барклая-де-Толли.

Между тем пушки гремели непрестанно. Как будто бы пробуждаясь от тяжкого
сна, умирающий герой спрашивал: "Что делают наши?" Гладков отвечал:
"Дерутся".-"Кто кого бьет?"-"Наши!"-"Хорошо ли?"- "Как русские!" Вдруг
гусарский офицер вбежал в комнату с ложной вестью и сказал: "Даву
убит!"-"Слава богу!-воскликнул Краснов,-он был злой человек!" "Приподнимите
меня,-продолжал он,-я сам хочу посмотреть, что делают наши". Ему отвечали:
"Наши бьют французов".-"Слава богу! Дай бог!" Тут хотел он перекреститься,
но правая рука уже была неподвижна. Краснов скончался через четырнадцать
часов после раны. Внук препроводил тело его в Москву. Погребение
происходило 27-го числа, когда носились неявственные слухи о кровавой битве
Бородинской. Народ отовсюду стекался в Донской монастырь, где отпевали
Краснова и где предан земле прах его. Вместе с ним сходили в могилу и
последние дни Москвы, которой на поле Бородинском принесена была душою и
кровью русской последняя за нее жертва.

На заре прекрасной жизни в исполинскую могилу битвы Бородинской пал и юный
Павлов.

Едва разнеслась молва, что будет бой валовой, Василий Александрович Павлов,
подпоручик гвардейской артиллерии, пылая восторгом благоговейным,
исповедался и причастился в Колоцкой обители. Перед лицом даров господних
он заранее отрекся от весенней жизни своей!

На рассвете гробового и великого дня Бородинского Павлов нарядился, как
будто бы на какой-нибудь торжественный смотр. Отдавая пыльную одежду
верному служителю своему, он простился с ним навсегда. Добродушный слуга
порывался вслед за юным господином своим. Павлов сказал: "Оставайся здесь,
там наше место".

При первых вестовых выстрелах грозной битвы Павлов с душевным восхищением
сказал сотоварищам своим: "Вера говорит, что самая большая любовь полагать
душу за братий своих!"

Павлову было еще только девятнадцать лет. Щадя юношу, начальник хотел
поместить его там, где, казалось, будет безопаснее. Павлов возразил:
"Никому не уступлю своего места; мы во ста верстах от Москвы; там моя
родина, там моя мать!.. Время ли теперь мыслить о личной своей
безопасности? Я отдал жизнь мою богу, царю и Отечеству!"

Не успевала парить смерть в громах пушечных! У воинов русских была одна
мысль: за нами Москва, мы сражаемся за Москву! Один только раз оглянулись
они назад, когда, мысленными очами взирая на блестящие главы храмов
московских, осенились крестом на жизнь или на смерть за Москву!

Под тучею смертною юный Павлов меткими выстрелами взорвал на воздух
одиннадцать неприятельских ящиков. Генерал Ермолов, свидетель
непоколебимого мужества Павлова, обнял его и приветствовал с царскою
милостью. А юный герой, он - с приветом Алексея Петровича в четыре часа
пополудни при громах и молниях убийственных отошел в вечность-досматривать
оттуда конец боя.

Осиротевшая мать юноши, прочитав о нем известие в "Русском вестнике",
препроводила к издателю следующее письмо: "Горячими слезами оросила я те
страницы, в которых напоминание оживило для меня моего сына! Плачу и
теперь. Не величаюсь твердостью духа матерей спартанских. Знаю, чего
лишилась и что потеряла. Он произносил имя мое в последние часы жизни
своей: не могу его забыть! Но как христианка смиряюсь перед судьбами
провидения; а как мать россиянка, и в чрезмерной горести моей нахожу ту
отраду, что любезное отечество наше не забудет моего юного, неоцененного
сына".

Ни оружие сынов России, ни молитвы и слезы матерей не спасли Москвы. Видели
мы вход в нее полков завоевателя, видели пожар московский, видим и горе
исполина нашего века. Он просит и перемирия и мира. Лористон, посол его,
совещается с Кутузовым, А умный наш вождь, забавляя посла Наполеонова
мечтами о мире, ждет вспомогательного войска, высылаемого северною
природою, ждет морозов и бурь зимних. Ждет он также с берегов тихого Дона и
новых полков.