наливать,  как раздался  гром  пушек; окна  в доме  затряслись, у
доброй старушки задрожали руки и кофейник выпал из них. Между тем
народ суетился; конные взад и вперед скакали по улицам; мы тотчас
на  лошадей и  за  графом к  батареям. Но  дело  кончилось ничем;
неприятель выглянул  и опять скрылся за  гору. Движение в войсках
его  не прекращается; он  затевает дело  не на шутку.  По вечерам
видны  большие огни и  слышны музыка  и песни. Соседи  наши живут
весело,  только не  слишком сыто:  по словам пленных,  они крайне
нуждаются  в  хлебе и  фураже.  Разные сборные  дружины в  войске
Наполеоновом крайне неохотно ходят в дело. Многие, как сказывают,
сами себя  ранят, чтобы  иметь причину выйти из  рядов. Кроаты[9]
уходят целыми ротами.

                                             7. Там же, под вечер

В четыре часа пополудни весь авангард наш стал в ружье; некоторые
батареи  изредка действовали,  и стрелки заводили  перепалку. Все
сие было  сделано для того только,  чтоб привлечь па нас внимание
неприятеля   и  тем   способствовать   генералу  Барклаю-де-Толли
поражать идущий на соединение к своим корпус Лористона, далеко от
нас вправо.  Сегодня насладился я приятнейшим  зрелищем: в первый
раз видел короля, которого  народ любит как отца. Король Прусский
еще не  стар, свеж,  бодр и имеет  весьма приятное лицо.  Рядом с
нашими  и  своими  офицерами  стоял  он  опершись  на  батарею  и
пристально  смотрел в  трубу  на движение  неприятеля, нимало  не
заботясь  о  том, что  ядра  летали  над самою  головою его.  Вот
государь, о котором, пройдя  всю Южную Пруссию, нигде, начиная от
хижины и до палат, не слыхал я худого слова!..

                                                   8. Рано поутру

Среди беспрерывной  работы в авангарде мы  заросли было бородами,
сейчас  цирюльник-немец  выбрил,  остриг  и причесал  нас.  Вдруг
слышим выстрелы!..  Велим подавать  лошадей. Итак, мы  сегодня не
нарочно подражали  великому Ксенофонту,  который всегда щегольски
одевался  перед сражением.  Но  может быть,  дело кончится  опять
военным обозрением: пушечною пальбою!..

                                                13 мая, д. Зейхау

Вот где уж отозвался я тебе! Пять дней молчал: четыре дня были мы
в самых  жарких сражениях. Ад, со  всеми огненными бурями своими,
свирепел около  нас. Голод, бессонье и  усталость отнимали у меня
способность  мыслить, не  только  писать. Теперь  мы в  тишине, в
деревне,  я сижу  под липами  у светлой  воды и могу  писать. Как
очутились мы здесь, о том речь впереди, а теперь опишу по порядку
то, что было. Нет! Не военное только обозрение, не перепалка была
8 числа  у Бауцена, но самое жаркое,  упорное сражение. В 9 часов
утра множество  колонн французских  вдруг из-за горы  двинулись к
Бауцену:  одни двинулись  штурмовать город, другие  обходили его.
Ядра   и   гранаты    посыпались,   как   самый   сильный   град.

Граф Милорадович  имел предписание  от Главнокомандующего, чтобы,
не  давая окружать себя  в городе,  оставить оный и  уклониться к
твердой позиции главной армии, наводя на нее неприятеля. Так было
сделано пред великим сражением Бородинским. Наши и здесь вызывали
французов на  общее или генеральное  сражение. Вскоре неприятель,
овладев одною  высотою на  правом фланге, выставил  большое число
орудий  и начал  действовать вкось.  Другие батареи  открылись за
городом, и выстрелы сделались перекрестными, и не было места, где
бы не  падали ядра, где бы  не разрывало гранат. Я  еще теперь не
могу надивиться,  как мы уцелели. Несмотря  на все это, арьергард
отступал медленно  и в  обыкновенном порядке. Около  половины дня
государь император  сам изволил выехать и  стать на одном высоком
холме,  чтоб  быть   очевидным  свидетелем  сражения.  Между  тем
неприятель вывез пушки на  одну высоту, которую мы ему только что
уступили  - и  ядра  начали доставать  до того  места,  где стоял
император. "Уехал ли государь?"  - спросил граф. "Нет, - отвечали
ему, -  он стоит неподвижно под  ядрами". Можно ль было допускать
далее опасность?  "Вперед!" - закричал граф  и во всю прыть своей
лошади поскакал  к самым  передним колоннам. Вскоре  миновали мы,
картечный выстрел и очутились  в пулях у стрелков; и граф стал на
одной  черте  опасности   с  прапорщиком.  Но  какое  неописанное
действие производит  присутствие генерала! Я видел артиллерийских
офицеров, у которых пыль и порох запеклись на лицах, которые едва
стояли на ногах от усталости, вдруг оживотворившихся как бы новою
силою  и  подвигавших пушки  свои  вперед. Я  видел, как  раненые
возвращались  назад и  становились  в ряды;  слышал, как  кричали
офицеры и  солдаты: "Граф  велит идти вперед;  посмотрите, он сам
здесь! Его ли здесь  место?" - говорили многие - и цепи стрелков,
одни  других перегоняя,  крича "ура!", бежали  вперед, артиллерия
подкрепляла их.  В эту минуту всеобщего  исступления можно б было
взять  Бауцен штурмом, но  это совсем  не нужно было.  Граф велел
стрелкам  остановиться. С  длинным султаном на  шляпе, окруженный
конвоем, долго разъезжал он под страшным дождем пуль и картечи, и
сражение  кипело на  одном месте.  "Стойте крепко! -  кричал граф
солдатам. - Государь на вас смотрит!" Они стояли, и неприятель не
мог выиграть ни аршина земли. Во все это время государь император
не оставлял прежней высоты. Когда начали падать ядра, он приказал
свите удалиться,  а сам  остался! Народ русский!  Как содрогнутся
сердца твои, когда ты  узнаешь, что государь, надежда твоя, столь
великим  опасностям  подвергает  жизнь  свою! Усугуби  моления  в
жертвы  твои во  храмах  божиих: да  сохранит десница  всевышнего
неоцененные  дни  отца народа,  друга человечества,  освободителя
царств! Около  третьего или четвертого  часа пополудни неприятель
приостановился, и сражение начало угасать.

Вспорхнул жаворонок, вылетел из дымного облака и запел прекрасную
песнь  свою  в высоте.  За  час  на сем  месте  свистали пули.  В
стороне,  где стоял  наш  лагерь, выехал  крестьянин обрабатывать