это, что все наше знание сводится только к физическим фактам? Ответ зависит от
того, что мы подразумеваем под выражением «определенный род фактов».
Аналогия из естественных наук прояснит это положение. Все рычаги или маятники,
какие мы можем себе представить, имеют химические и оптические свойства.
Однако, ведя речь о рычагах или маятниках, мы говорим не о химических или
оптических фактах. То, что делает отдельные предметы фактами какого-то рода,
-- это характерные признаки, которые мы выбираем, чтобы трактовать их как
представителей какого-то одного класса. Это, конечно, банальность. Но это
значит, что, хотя все общественные явления, с которыми мы, по-видимому, можем
иметь дело, обладают физическими свойствами, они не обязательно должны
выступать как физические факты для наших целей. Все зависит от того, как нам
будет удобнее их классифицировать при рассмотрении наших проблем. Являются ли
человеческие действия, которые мы наблюдаем, и объекты этих действий
предметами одного и того же или разного рода по той причине, что они кажутся
нам, наблюдающим, физически одинаковыми или разными, -- или же причина в
чем-то другом?
Ныне все без исключения общественные науки изучают то, как ведут себя люди по
отношению к окружающей их среде -- другим людям и вещам. Я бы даже сказал, что
эти последние есть элементы, из которых общественные науки строят модели
отношений между множеством людей. Как мы должны определить или
классифицировать объекты их деятельности, если хотим понять или объяснить их
действия? Что мы должны класть в основу классификации объектов, когда пытаемся
объяснить, что люди с ними делают, -- физические свойства этих объектов,
которые мы можем установить путем их изучения, или же нечто иное? Давайте
рассмотрим несколько примеров.
Возьмите такие понятия, как инструменты, продукты питания, лекарства, оружие,
слова, предложения, средства общения или акты производства — или любой
конкретный пример из этого ряда. Я считаю их достаточно хорошей выборкой
объектов человеческой деятельности того рода, что постоянно встречаются в
общественных науках. Нетрудно убедиться, что все эти понятия (что верно и для
более конкретных случаев) отсылают нас не к каким-то объективным свойствам,
которыми обладают вещи или которые наблюдатель может в них обнаружить, но к
мнениям по поводу этих вещей, которых придерживаются какие-то другие люди.
Такие объекты вообще невозможно определить в физических терминах, потому что
здесь нет никакого единого физического свойства, которое должно было бы быть у
каждого представителя того или иного класса. Эти понятия есть не просто
абстракции вроде тех, что мы используем в любой естественной науке; они
абстрагированы от всех физических свойств вещей как таковых. Все они --
примеры того, что иногда называют «телеологическими понятиями», то есть им
можно дать определение, только показав связь между тремя элементами: целью;
тем, кто эту цель имеет; предметом, который считается этим лицом подходящим
средством для достижения поставленной цели. При желании можно было бы сказать,
что все эти три объекта определяются не в терминах их «реальных» свойств, а в
терминах мнений, которые имеют о них люди. Короче говоря, в общественных
науках вещи -- это то, чем считают их люди. Деньги -- это деньги, слово -- это
слово, косметическое средство -- это косметическое средство постольку,
поскольку кто-то так думает.
Неочевидность этого обусловлена той исторической случайностью, что в мире, где
мы живем, знание большинства людей приблизительно совпадает с нашим. Данное
обстоятельство проступает с гораздо большей отчетливостью, стоит нам подумать
о людях, чье знание отлично от нашего, например о тех, кто верит в магию.
Понятно, что дать определение амулету, который, как считается, защищает своего
обладателя, или обряду, призванному обеспечить хороший урожай, можно только в
терминах человеческих представлений о них. Но логическая природа понятий,
которые мы должны использовать при попытках объяснить действия людей, остается
той же самой независимо от того, совпадают наши и их представления или нет.
Является ли лекарство лекарством -- ответ, если наша задача понять действия
какого-то человека, будет зависеть только от того, верит ли в это он,
независимо от того, согласны ли с ним мы, наблюдатели. Иногда довольно трудно
удерживать в уме это различие. Мы склонны думать, например, о связи между
родителями и ребенком как об «объективном» факте. Однако когда мы используем
это понятие в исследовании семейной жизни, к делу относится не то, что х
биологически является отпрыском у, а то, что один из них или оба в это верят.
Точно так же обстоит дело в том случае, когда х и у верят в существование
между ними некой духовной связи, в которую не верим мы. Вероятно,
соответствующее различие становится особенно ясным из общего и очевидного
утверждения, что никакое высшее знание, которым может обладать об объекте
наблюдатель, но которым не обладает действующее лицо, не поможет нам понять
мотивы действий этого лица.
В таком случае с точки зрения задач общественных наук принадлежность объектов
человеческой деятельности к одному и тому же или к разным типам, к одному и
тому же или к разным классам определяется не тем, что мы, наблюдатели, знаем
об этих объектах, но тем, что, по нашему предположению, знает о них
наблюдаемый человек. Мы так или иначе приписываем знание наблюдаемому
человеку, и происходит это по причинам, которые я сейчас изложу. Прежде чем я
спрошу, на чем основано такое приписывание знаний об объекте действующему
лицу, что это значит и каковы последствия того, что мы определяем объекты
человеческой деятельности подобным способом, мне следует ненадолго обратиться
к элементам второго рода, с которыми нам приходится иметь дело в общественных
науках: не к среде, по отношению к которой люди отстраивают свое поведение, а
к самим их действиям. Рассматривая классификацию различных видов действий, к
которой мы должны прибегать при обсуждении поддающегося осмыслению
человеческого поведения, мы сталкиваемся точно с такой же ситуацией, что и при
анализе классификации объектов этих действий. Из приведенных выше примеров
четыре последних попадают в данную категорию: слова, предложения, средства
общения и акты производства суть примеры таких человеческих действий. Так что
же делает действиями одного и того же рода два одинаковых слова или два
одинаковых производственных акта -- то есть что оказывается для нас значимым
при обсуждении поддающегося осмыслению поведения? Безусловно, это не какие-то
общие для них физические свойства. И вовсе не потому, что мне точно известно,
какими общими физическими свойствами обладает звучание слова «сикомор»,
произносимого разными людьми в разное время, а потому, что я знаю, что х и у
хотят, чтобы все эти разные звуки или знаки обозначали одно и то же слово, или
что они понимают их все как одно и то же слово, я воспринимаю их как примеры
из одного класса. Я считаю разные способы, с помощью которых в различных
обстоятельствах действующий человек может изготовить, скажем, веретено,
примером одного и того же производственного акта не из-за какого-то
объективного и физического подобия, а из-за намерений этого человека
(вмененных ему мною).
Отметьте, пожалуйста, что ни в отношении объектов человеческой деятельности,