способствовать тем или иным образом такому субъективному взаимоприспособлению.
Безусловно, нет ни малейших оснований, почему субъективные данные разных людей
вообще должны когда-либо соответствовать друг другу, если только они не были
обусловлены опытом столкновения с одними и теми же объективными фактами. Дело,
однако, в том, что чистый равновесный анализ не касается того, каким образом
достигается такое соответствие. При описании существующего состояния
равновесия просто предполагается, что субъективные данные совпадают с
объективными фактами. Равновесные отношения не могут выводиться из одних
только объективных фактов, поскольку анализ будущих действий людей может
отталкиваться лишь от того, что известно им. Не может равновесный анализ
начинаться и просто с заданного набора субъективных данных, коль скоро
субъективные данные разных людей могут быть совместимыми или несовместимыми,
заранее предопределяя, существует равновесие или нет.

Мы не слишком продвинемся здесь вперед, пока не спросим себя о причине нашего
интереса к воображаемому, как признано всеми, состоянию равновесия. Что бы ни
говорили время от времени экономисты, с головой ушедшие в чистую теорию,
трудно, наверное, усомниться, что единственным оправданием подобного интереса
является предполагаемое существование тенденции к равновесию. Только при
утверждении, что такая тенденция имеет место, экономическая теория перестает
быть упражнением в чистой логике и становится эмпирической наукой; и именно к
экономической теории как науке эмпирической мы должны теперь обратиться.

В свете нашего анализа о смысле состояния равновесия легко сказать, чту
является реальным содержанием утверждения о существовании тенденции к
равновесию. Вряд ли это может означать что-либо иное, кроме того, что при
определенных условиях знания и намерения различных членов общества должны, как
предполагается, все больше и больше приходить в согласие. Или же, выражая ту
же самую мысль в менее общих и менее точных, но более конкретных выражениях,
-- ожидания людей, и в частности предпринимателей, должны становиться все
более и более верными. В такой форме утверждение о существовании тенденции к
равновесию является безусловно эмпирическим высказыванием, то есть
утверждением о том, что происходит в реальном мире, которое должно, по крайней
мере в принципе, поддаваться верификации. Это делает наше несколько
абстрактное заявление довольно правдоподобным выражением здравого смысла.
Единственная беда заключается в том, что мы все еще находимся в достаточно
глубоком неведении относительно: а) условий, при которых предполагается
существование такой тенденции, и б) характера процесса, благодаря которому
происходит изменение индивидуальных знаний.

7

В стандартных изложениях равновесного анализа, как правило, создается
видимость, что вопросы о том, как достигается равновесие, решены. Однако,
присмотревшись внимательнее, сразу же становится очевидно, что эти мнимые
доказательства сводятся просто-напросто к ясной формулировке тех предпосылок,
что были изначально приняты. [В последнее время это, видимо, часто признают,
хотя скорее в неявной, чем в осознанной форме, когда подчеркивают, что
равновесный анализ лишь описывает условия равновесия, не пытаясь выводить
положение равновесия из имеющихся данных. Равновесный анализ в этом смысле был
бы, конечно, чистой логикой и не содержал бы высказываний, касающихся
реального мира.] Используемый обычно для этого прием состоит в допущении
существования совершенного рынка, где любое событие одновременно становится
известным всем участникам. Тут надо помнить, что совершенный рынок, требуемый
для выполнения предпосылок равновесного анализа, нельзя сводить к отдельным
рынкам каких бы то ни было конкретных товаров; вся экономическая система
должна приниматься как один совершенный рынок, на котором все знают всё. В
таком случае допущение существования совершенного рынка означает не что иное,
как то, что все члены общества, даже если и не предполагать их всеведущими, по
крайней мере должны автоматически узнавать все, что релевантно для их решений.
Похоже, скелет в нашем шкафу -- "экономический человек", которого мы изгоняли
постом и молитвой, -- вернулся через черный ход в виде квазивсеведущего
индивида.

Утверждение, что если людям известно всё, то они находятся в состоянии
равновесия, истинно просто потому, что мы так определяем равновесие. Допущение
совершенного рынка в этом случае есть лишь иной способ говорить, что
равновесие существует, но оно не приближает нас к объяснению, когда и как
такое состояние возникнет. Очевидно, если мы хотим заявить, что при
определенных условиях люди будут приближаться к этому состоянию, то должны
объяснить, каким образом они обретут необходимое знание. Конечно, любое
предположение о реальном приобретении знаний в ходе такого процесса также
будет носить гипотетический характер. Но это не означает, что все такие
предположения равно оправданны. Нам приходится иметь тут дело с
предположениями о причинных связях, и потому такие предположения должны
рассматриваться не только как возможные (что, конечно, излишне, если мы просто
считаем людей всеведущими), но и как, с известной долей вероятности, истинные.
Должна быть возможность, по крайней мере в принципе, продемонстрировать их
истинность в конкретных случаях.

Важно здесь то, что именно эти явно вспомогательные гипотезы или предположения
о том, что люди в самом деле учатся на своем опыте, и о том, как они
приобретают знания, составляют эмпирическое содержание наших высказываний по
поводу происходящего в реальном мире. Обычно они предстают замаскированными и
неполными -- в форме описания того типа рынка, к которому относятся наши
высказывания. Однако это только один, хотя, по-видимому, и самый важный,
аспект более общего вопроса о том, как знание приобретается и передается.
Существенный момент, который, как мне кажется, часто не осознают экономисты,
заключается в том, что подобные гипотезы имеют во многом иную природу, чем те
более общие допущения, с которых начинает Чистая Логика Выбора. Мне
представляется, что основных отличий два.

Во-первых, допущения, с которых начинает Чистая Логика Выбора, есть факты,
являющиеся, насколько нам известно, общими для всякого человеческого мышления.
Их можно считать аксиомами, определяющими и устанавливающими границы сферы,
внутри которой мы способны понимать, или реконструировать в своем уме,
процессы мышления других людей. Следовательно, они обладают универсальной
применимостью в той сфере, которая нас интересует, -- хотя, конечно, вопрос о
границах этой сферы in concreto <конкретно (лат.)> является эмпирическим. Они
скорее относятся к типу человеческой деятельности (той, что мы обыкновенно