называем "рациональной" или даже просто "сознательной" в отличие от
"инстинктивной"), нежели к конкретным условиям, при каких она совершается.
Однако предположения, или гипотезы, которые мы должны вводить, когда хотим
объяснить социальные процессы, касаются отношения мышления индивида к внешнему
миру. Они связаны с вопросом, в какой мере и каким образом его знания
достигают соответствия с внешними фактами. И такие гипотезы обязательно должны
принимать форму утверждений о причинных связях, о том, как опыт создает
знание.

Во-вторых, в сфере Чистой Логики Выбора наш анализ можно сделать
исчерпывающим, иными словами, здесь мы можем разработать формальный аппарат,
покрывающий все мыслимые ситуации. В отличие от этого вспомогательные гипотезы
по необходимости должны носить избирательный характер, то есть нам нужно
отбирать из бесчисленного разнообразия возможных ситуаций такие идеальные
типы, которые по той или иной причине мы считаем особенно релевантными для
условий реального мира. [Проведенное здесь разграничение может помочь в
преодолении давних разногласий между экономистами и социологами по поводу
роли, которую "идеальные типы" играют в аргументации экономической теории.
Социологи часто подчеркивали, что обычные процедуры экономической теории
включают допущение об определенных идеальных типах, тогда как
экономисты-теоретики указывали, что их аргументация носит настолько
универсальный характер, что им не требуется прибегать к каким-либо "идеальным
типам". Истина, по-видимому, состоит в том, что в сфере Чистой Логики Выбора,
которая в основном интересует экономиста, он в своих утверждениях был прав. Но
как только у него возникало желание применить их для объяснения социального
процесса, он вынужден был обращаться к тому или иному "идеальному типу".]
Конечно, мы могли бы также создать отдельную науку, предмет которой был бы per
definitionem <по определению (лат.)> ограничен "совершенным рынком" или
каким-либо иным объектом, заданным сходным образом, и которая точно так же,
как и Логика Выбора, относилась бы только к людям, распределяющим ограниченные
средства среди множества целей. Для сферы, определенной подобным образом, наши
высказывания опять-таки были бы верны априори, однако в этом случае у нас не
было бы оправдания, состоящего в предположении, что ситуация в реальном мире
подобна вымышленной нами.

8

Пора обратиться теперь к вопросу, каковы же конкретные гипотезы, касающиеся
условий, при которых люди предположительно приобретают релевантные знания, а
также процесса, в ходе которого это происходит. Если бы было совершенно ясно,
какие гипотезы для этого обычно используются, нам следовало бы тщательно
рассмотреть их под двумя углами зрения. Надо было бы выяснить, являются ли они
необходимыми и достаточными для объяснения движения к равновесию, и
установить, в какой мере они подтверждаются реальностью. Боюсь, однако, что
теперь я подхожу к той черте, когда становится очень сложно говорить, каковы
же в точности те допущения, на основе которых мы утверждаем, что тенденция к
равновесию будет иметь место, и заявляем, что наш анализ приложим к реальному
миру. [Старые экономисты зачастую яснее выражались по этому поводу, чем их
последователи. См., например, у Адама Смита (Wealth of Nations, ed. Cannan, I,
116): "Однако для соблюдения такого равенства в общей сумме выгод и невыгод
[заработной платы] необходимы даже при наличности наиболее полной свободы три
следующих условия: во-первых, данная отрасль торговли или промышленности
должна быть хорошо всем известна и давно утвердиться в данной местности..." (
Рус. пер.: Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.,
"Соцэкгиз", 1962, с. 99); или у Давида Рикардо (Letters to Malthus, October 22
, 1811, p. 18): "Сказать, что люди не знают самого лучшего и самого дешевого
способа вести дела и платить свои долги, не было бы ответом мне, потому что
это вопрос факта, а не науки; такое же возражение могло быть выдвинуто почти
против любого положения политической экономии". (Рус. пер.: Рикардо Д.
Сочинения, М., "Соцэкгиз", 1961, Т.V, с. 23).] Я не могу претендовать на то,
что уже далеко продвинулся в этом отношении. Соответственно все, что я могу,
это поставить ряд вопросов, на которые нам предстоит найти ответы, если мы
хотим получить ясное представление о значении нашей аргументации.

Единственное условие, с необходимостью которого для установления равновесия
экономисты, видимо, более или менее согласны, -- это "постоянство данных".
Однако после того, как мы убедились в расплывчатости понятия "datum"
("данное"), можно справедливо заподозрить, что это не слишком-то продвигает
нас вперед. Даже если допустить -- как, вероятно, нам и следует поступить, --
что это понятие употреблено здесь в его объективном смысле (что включает,
напомним, предпочтения различных индивидов), никоим образом не становится
ясно: то ли "постоянство данных" необходимо и достаточно для приобретения
людьми требуемых знаний, то ли оно выступает просто как констатация условий,
при которых им предстоит это делать. Во всяком случае знаменательно, что
некоторые авторы находят нужным добавлять предпосылку "совершенного знания"
как дополнительное и отдельное условие [см.: N.Kaldor, "A Classificatory Note
on the Determination of Equilibrium", Review of Economic Studies, I, No. 2
(1934), р. 123]. На самом деле, как мы увидим, постоянство объективных данных
не является ни необходимым, ни достаточным. Во-первых, из того факта, что
никому не пришло бы в голову интерпретировать его в том абсолютном смысле, что
в мире никогда ничего не должно происходить, следует, что оно не может быть
необходимым условием. Во-вторых, как мы убедились, стоит нам включить сюда
периодически повторяющиеся изменения или даже изменения, идущие в постоянном
темпе, как единственным способом определить постоянство данных становится
отсылка к ожиданиям. Тогда все это условие сводится к тому, что в мире должна
быть какая-то видимая регулярность, позволяющая правильно предсказывать
события. И поскольку существования подобной регулярности явно недостаточно для
доказательства того, что люди научатся правильно предвидеть события, столь же
недостаточным для этого оказывается и постоянство данных в абсолютном смысле.
Для любого отдельного индивида постоянство данных никоим образом не означает
постоянства всех фактов, помимо относящихся к нему самому, потому что в таком
смысле можно, конечно, допустить постоянство лишь вкусов других людей, но не
их действий. Поскольку все эти другие люди будут менять свои решения,
приобретая на опыте знания о внешних фактах и о действиях всех остальных, нет
причин, почему такие цепочки последовательных изменений должны когда-либо
завершиться. Названные трудности хорошо известны [Ibid., passim.], и я привел
их здесь только затем, чтобы напомнить вам, как мало мы на самом деле знаем об
условиях, при которых было бы когда-нибудь достигнуто равновесие. Но я не
намерен дальше следовать в этом направлении, хотя с эмпирическим вопросом,
насколько вероятно, что люди будут обучаться (то есть что их субъективные