уму, знанием, существующим в фрагментарном и рассеянном виде, все же сумели
воспользоваться многочисленные взаимодействующие Друг с другом индивиды.
Остальное же составляет проблему не для участников рыночного процесса, а для
теоретиков, пытающихся объяснять их поведение.

Созидание богатства -- это не просто физический процесс, и неправильно видеть
в нем цепочку причин и следствий. Он обусловлен не объективными физическими
фактами, известными некоему отдельному сознанию, но рассеянной, разнородной
информацией, "кристаллизующейся" в ценах, помогающих миллионам людей принимать
дальнейшие решения. Любой предприниматель, которому рынок подсказывает тот или
иной конкретный способ увеличения прибыли, может одновременно и действовать в
собственных интересах, и вносить в производство совокупного продукта
(измеренного в тех единицах, какие употребляет большинство остальных людей)
вклад больший, чем в любом другом случае, любым из других имеющихся способов.
Ведь цены информируют рыночных агентов о сложившихся на данный момент быстро
преходящих условиях, от которых в решающей степени зависит вся система
разделения труда и которые отражаются в текущей норме "трансформации"
(convertability) различных ресурсов (или "норме замещения" между ними), будь
то средства для производства других товаров или же средства для удовлетворения
конечных человеческих потребностей. При этом вопрос о количестве средств,
вообще доступных человечеству, оказывается не имеющим прямого отношения к
делу. Подобная "макроэкономическая" информация о совокупном количестве
различных имеющихся в распоряжении вещей либо не доступна, либо не нужна, да,
пожалуй, и бесполезна. Всякая мысль об измерении совокупного продукта
(состоящего из огромного разнообразия товаров и непрерывно меняющего свою
структуру) ошибочна: их эквивалентность, с точки зрения преследуемых людьми
целей, зависит от знаний, имеющихся у этих людей, и только после того, как мы
переведем физические объемы товаров в показатели их экономической ценности, мы
можем сопоставлять их и давать им оценку.
Как для размеров совокупного продукта, так и для объемов производства
отдельных товаров решающим является то, каким образом из имеющихся у миллионов
индивидов специфических знаний о конкретных ресурсах складываются во времени и
пространстве различные комбинации и почему при огромном множестве возможных
вариантов складываются именно они. И ни один из этих возможных вариантов сам
по себе не может быть признан наиболее эффективным, если нет информации об
относительной редкости различных его элементов, показателем чего выступают их
цены.
Решающим шагом на пути к пониманию роли относительных цен в определении
наилучшего способа использования ресурсов стало совершенное Рикардо открытие
принципа сравнительных издержек. Людвиг фон Мизес справедливо заметил, что
этот принцип следовало бы называть "рикардианским законом образования связей"
(association) (1949: 159--64). Суть его в том, что уже само соотношение цен
говорит предпринимателю, где прибыль в достаточной мере превышает издержки и в
какое именно дело ему выгоднее вложить свой ограниченный капитал. Сигналы
такого рода направляют его к невидимой цели -- удовлетворению желаний далеких,
не знакомых ему потребителей конечной продукции.

Экономическое невежество интеллектуалов
Не поняв, каким образом в процессе обмена относительная ценность товаров
определяется их предельной полезностью, невозможно осмыслить порядок, от
которого зависит пропитание живущей ныне огромной массы человеческих существ.
С этими вопросами должен быть знаком каждый образованный человек. Однако
пониманию их препятствует всегдашнее презрение, с которым относятся к данному
предмету интеллектуалы. Факт, выявленный теорией предельной полезности, -- а
именно, что прямой задачей всякого носителя каких бы то ни было знаний и
навыков могло бы стать содействие сообществу в утолении его нужд при помощи
вклада, вносимого индивидом по своему выбору, -- одинаково неприемлем и для
первобытного сознания, и для господствующего ныне конструктивизма, не говоря
уже о последовательном социализме.
Не будет преувеличением сказать, что такое понимание знаменует эмансипацию
индивидуальности. Система разделения труда, знаний и умений, на которой
зиждется передовая цивилизация, обязана своим существованием именно развитию
духа индивидуализма (см. гл. 2 и 3 выше). Новейшие исследователи экономической
истории (например, Бродель (1981--1984), уже начинают понимать, что как раз
поглощенный погоней за прибылью презренный обыватель и сделал возможным
современный расширенный порядок, современную технологию и современный
гигантский рост населения. Способность руководствоваться своими собственными
знаниями и решениями, а не быть влекомым настроениями группы, равно как и
свобода применения этой способности, суть достижения интеллекта, развитие
которого не слишком успешно сопровождается развитием наших эмоций. Опять же
члены первобытной группы, легко примирявшиеся с превосходством в знаниях
почитаемого вождя, могли возмущаться превосходством соплеменника, знавшего
способ без заметных усилий приобрести то, что другим давалось только тяжким
трудом. Утаивать дающую преимущества информацию и использовать ее для
извлечения частной, или личной, выгоды до сих пор считается не вполне
приличным или, по меньшей мере, нетоварищеским. И эти первобытные повадки
сохраняли живучесть еще долгое время после того, как специализация стала
единственным путем, ведущим к использованию получаемой информации во всем ее
бесконечном разнообразии.
Такие реакции и сегодня продолжают влиять на политические взгляды и действия,
препятствуя развитию наиболее эффективной организации производства и
подкрепляя ложные надежды, внушаемые социализмом. Положение, при котором
человечество, обязанное питающими его ресурсами торговле не в меньшей мере,
чем производству, презирает первую и чрезвычайно уважает второе, не может не
порождать извращенных политических установок.
Невежество в вопросах, связанных с функциями торговли, поначалу приводившее к
страху, а в средние века -- к неграмотному ее регулированию и лишь
сравнительно недавно уступившее место более правильному ее осмыслению,
возродилось сейчас в новой псевдонаучной форме. В этом своем обличье оно ведет
прямо к попыткам технократического манипулирования экономикой, которые,
неизбежно проваливаясь, становятся источником современных проявлений недоверия
к "капитализму". Однако ситуация оказывается еще хуже, когда мы обращаемся к
некоторым более сложным упорядочивающим процессам, представляющим еще большую
трудность для понимания, чем даже торговля, а именно -- к процессам,
регулирующим денежно-финансовую сферу.
Недоверие к деньгам и финансам
Предубеждение, порождаемое недоверием к таинственному, достигает крайних
пределов, когда речь заходит о наиболее абстрактных институтах развитой
цивилизации, от которых зависит торговля и через которые опосредуются самые
общие, косвенные, отдаленные и чувственно не воспринимаемые последствия