объяснить себя (Hayek, 1952: 8.66--8.86), настолько же маловероятно, что он
способен объяснять или предсказывать результаты взаимодействия огромного
количества умов.

В-четвертых, имеется еще один важный момент -- порядок, вырастающий из
множества разрозненных индивидуальных решений, принятых на основе разнородной
информации, не может определяться общепринятой шкалой относительной важности
различных целей. Это приближает нас к проблеме предельной полезности -- важной
проблеме, обсуждение которой мы отложим до гл. 6. Здесь, впрочем, уместно
обсудить в самом общем виде преимущества дифференциации, которая становится
возможной в условиях расширенного порядка. Свобода включает свободу отличаться
от других -- иметь свои собственные цели в пределах своего собственного домена
(domain); в то же время порядок везде, а не только в человеческих делах,
предполагает также дифференциацию его элементов. Подобная дифференциация может
выражаться просто в пространственном или временном расположении элементов,
однако тот или иной порядок едва ли представляет для нас какой-либо интерес,
если различия не идут дальше этого. Порядок хорош не тем, что удерживает все
на своих местах, он нужен, чтобы пробуждать новые силы, которых в противном
случае не существовало бы. Степень упорядоченности -- новые силы, которые
создает и дарит нам порядок, -- больше зависит от разнообразия элементов,
нежели от их пространственного или временного расположения.
Примеров этому достаточно. Обратите внимание, как генетическая эволюция
благоприятствовала уникальному увеличению продолжительности младенчества и
детства человека; ведь это способствовало невероятно большому разнообразию и,
следовательно, мощному ускорению культурной эволюции и увеличению численности
рода homo. Хотя у людей биологически обусловленные различия между отдельными
особями, по-видимому, меньше, чем у некоторых домашних животных (особенно
собак), столь длительный период обучения после рождения предоставляет
индивидам больше времени, чтобы приспособиться к тому или иному конкретному
окружению и воспринять различные потоки традиций, сложившихся к моменту их
рождения. Разнообразие навыков, которое делает возможным разделение труда, а с
ним и расширенный порядок, более всего обязано своим возникновением этим
различным потокам традиций и лежащим в их основе различиям в природных
талантах и предпочтениях. Кроме всего прочего, традиция как целое несравнимо
сложнее того, чем может управлять индивидуальный разум, так что она вообще
передается только при наличии большого числа отличающихся друг от друга
индивидов, усваивающих различные ее части. Преимущества дифференциации среди
индивидов столь значительны еще и потому, что она увеличивает эффективность
деятельности больших групп.
Таким образом, благодаря различиям между индивидами мощь группы, в которой
осуществляется их сотрудничество, превышает сумму индивидуальных усилий.
Синергитическое сотрудничество вводит в игру особые таланты, которые остались
бы невостребованными, если бы их обладатели были вынуждены добывать средства
существования в одиночку. Специализация облегчает и поощряет развитие тех
немногих индивидов, чей личный вклад в общее дело может оказываться
достаточным, чтобы обеспечивать их средствами к существованию, или даже
превосходить вклад остальных. По знаменитому высказыванию Вильгельма фон
Гумбольдта, которое Джон Стюарт Милль поместил на титульном листе своей книги
"О свободе", цивилизация основана на "развитии человека во всем богатстве его
проявлений".
Знания, которые играют, пожалуй, главную роль в подобной дифференциации,
рождаются в процессе экспериментального взаимодействия широко рассеянных,
разнородных и даже противоречивых представлений миллионов коммуницирующих
индивидов, а вовсе не являются достоянием какого-то отдельного человека (не
говоря уже о некоем управляющем супермозге). Повышение уровня умственных
способностей человека происходит, соответственно, не столько благодаря
увеличению знаний отдельных индивидов, сколько благодаря особым процедурам
комбинирования разнородной и отрывочной информации, что, в свою очередь,
порождает порядок и увеличивает производительность. Следовательно, развитие
многообразия -- важная составная часть культурной эволюции, и ценность
индивида для других в значительной степени обусловлена его непохожестью на
них. Значение и ценность порядка возрастают с увеличением разнообразия
составляющих его элементов, а более обширный порядок, в свою очередь, повышает
ценность разнообразия, и, таким образом, порядок человеческого сотрудничества
становится бесконечно растяжимым. Если бы дело обстояло иначе, если бы,
например, все люди были одинаковыми и не могли делаться не похожими друг на
друга, в разделении труда было бы мало смысла (за исключением, пожалуй,
разделения труда между людьми, проживающими в различных местностях),
координация усилий давала бы мало преимуществ, а на создание порядка,
обладающего достаточной мощью и масштабом, было бы мало надежды.
Таким образом, людям нужно было стать разными, прежде чем они смогли стать
свободными и начать объединяться в сложные структуры сотрудничества. Более
того, им необходимо было объединиться в целостности особого типа: чтобы в
итоге возникала не просто сумма, а структура, в известном смысле аналогичная
организму, но в некоторых важных отношениях отличная от него.
В-пятых, встает вопрос: откуда же тогда при наличии всех этих трудностей и
возражений рождается требование свести человеческую деятельность к
сознательному преследованию известных и непосредственно воспринимаемых
полезных целей? Отчасти оно представляет собой пережиток инстинктивной и
осмотрительной микроэтики малого стада, в котором всеми одинаково понимаемой
целью было удовлетворение видимых потребностей лично знакомых соплеменников
(т. е. этики солидарности и альтруизма). Выше я утверждал, что в рамках
расширенного порядка солидарность и альтруизм возможны лишь в незначительной
степени внутри некоторых подгрупп, а если ограничивать поведение группы в
целом такого рода действиями, это будет работать против координирования усилий
ее членов. Как только большая часть производственной деятельности членов
объединенной сотрудничеством группы выходит за пределы индивидуального
восприятия, прежний импульс следовать врожденным альтруистическим инстинктам
начинает фактически препятствовать формированию расширенных порядков.
Насаждая поведение, благоприятствующее другим, все системы морали, разумеется,
превозносят альтруистические действия; вопрос, однако, состоит в том, как их
добиться. Благих намерений мало -- все мы знаем, куда ведет вымощенная ими
дорога. Если поведение направляется исключительно предполагаемыми
благоприятными последствиями для других конкретных лиц, то этого недостаточно
для расширенного порядка, даже не совместимо с ним. В действительности же нас
заставляют приносить благо другим нормы морали, присущие рынку, но не
вследствие нашего намерения добиться этого, а вынуждая нас действовать таким
образом, что волей-неволей обеспечивается как раз этот эффект. В условиях
расширенного порядка преодолевается наше индивидуальное неведение (и благодаря
этому происходит также наше приспособление к неизвестному, как говорилось