объяснить, скажем, эффекты, связанные с существованием института
индивидуализированной собственности, может показать, почему определенного рода
практики позволяли принимавшим их группам обгонять другие, нравственные нормы
которых больше отвечали достижению иных целей. Однако мое, в общем-то,
закономерное, желание оправдать своих собратьев-экономистов, пожалуй, было бы
более уместным, если бы многие из них сами не были заражены конструктивизмом.
Как же тогда возникают нормы морали? В чем состоит наша "рациональная
реконструкция"? Мы уже наметили ее в предыдущих главах. Если расстаться с
утверждением конструктивистов о возможности изначального разумного замысла и
сотворения с помощью разума удовлетворительной системы морали, то остается, по
меньшей мере, еще два возможных истока нравственности. Во-первых, мы уже
видели, что есть, так сказать, врожденная мораль наших инстинктов
(солидарность, альтруизм, групповое принятие решений и т. п.) с вытекающими
отсюда обычаями, не вполне подходящими для поддержания нашего нынешнего
расширенного порядка и нынешней численности населения.
Во-вторых, существуют благоприобретенные нравственные правила (бережливость,
уважение к собственности, честность и т. д.), создавшие и поддерживающие
расширенный порядок. Как мы уже убедились, такая мораль пребывает между
инстинктом и разумом, и это не было понято из-за ложной дихотомии "инстинкт
против разума".
Расширенный порядок зависит от этой морали, он и возник благодаря тому факту,
что группы, следовавшие ее основным правилам, опережали другие по увеличению
численности и богатства. Парадокс нашего расширенного порядка и рынка (он же
-- камень преткновения для социалистов и конструктивистов) состоит в том, что
в ходе этого процесса нам удается полнее использовать открытые нами ресурсы (и
фактически именно благодаря ему быстрее открывать новые), чем было бы возможно
при единолично управляемом процессе. И хотя для такой морали не может служить
"обоснованием" тот факт, что она позволяет нам достигать всего этого и, таким
образом, выживать, она действительно позволяет нам выжить, и на этом, пожалуй,
стоит остановиться подробнее.
Пределы управления, опирающегося на фактическое знание; невозможность
проследить последствия усвоенной нами морали
Ложные посылки о возможности обосновать, сконструировать или доказать правила
морали лежат, пожалуй, у истоков сциентизма. Но даже если бы сторонники
сциентизма поняли это, они, без сомнения, захотели бы оттолкнуться от других
требований своей устаревшей методологии, связанных с необходимостью
обоснования, но не находящихся в строгой зависимости от нее. Например (если
вновь обратиться к нашему списку рационалистических требований), с нами не
согласились бы в том, что нельзя полностью понять, в чем суть традиционных:
нравственных норм и как они действуют; что следование им не служит никакой
цели, точно определимой заранее; что соблюдение их приводит к последствиям, не
наблюдаемым непосредственно, из-за чего благотворность этих последствий не
устанавливается заранее, и их невозможно полностью знать или предвидеть ни при
каких условиях.
Другими словами, традиционные нормы морали не удовлетворяют второму, третьему
и четвертому требованиям из нашего перечня. Как уже отмечалось, эти требования
столь тесно связаны друг с другом, что можно, отметив различие в акцентах,
рассматривать их как одно целое. Так, их взаимосвязь видна хотя бы уже из
того, что человека не считают понимающим собственные действия или собственные
цели, если он не знает заранее и не может исчерпывающе определить наблюдаемые
последствия своих начинаний. Утверждается, что действие, дабы его признали
рациональным, должно быть преднамеренным и заранее предусмотренным.
Следование традиционным практикам -- тем, что создают рыночный порядок, --
определенно не согласуется с рационалистическими требованиями, если только не
интерпретировать эти требования столь расплывчатым и тривиальным способом, что
они утрачивают все свое специфическое практическое значение. (Так происходит,
например, когда говорится, что осознанная цель рыночного порядка состоит в
том, чтобы вызывать благотворный эффект "созидания богатства".) Не верится,
что в нашем споре какая-либо сторона захочет придавать такой банальный смысл
этим требованиям; безусловно, ни их сторонниками, ни их противниками это в
виду не имелось. Следовательно, мы сумеем яснее представить себе ситуацию, в
которой фактически оказались, допустив, что наши традиционные институты, в
самом деле, не доступны пониманию, а их цели или следствия, благоприятные или
неблагоприятные, не определяются и не конкретизируются заранее. Да это и к
лучшему.
На рынке (как и в других институтах нашего расширенного порядка)
непреднамеренные следствия имеют первостепенное значение: распределение
ресурсов производится безличным процессом, в ходе которого индивиды,
действующие в своих собственных целях (зачастую довольно расплывчатых), без
преувеличения, не знают и не могут знать, каков же будет конечный результат их
взаимодействий.
Возьмем, к примеру, требование, утверждающее, что следовать чему-либо или
делать что-либо вслепую (т. е., не понимая) неразумно, и другое требование,
согласно которому цели и последствия предполагаемого действия должны быть не
только с самого начала вполне ясными, но также и полностью наблюдаемыми и
максимально благотворными. Теперь применим эти требования к концепции
расширенного порядка. Если рассматривать этот порядок в широком эволюционном
контексте, в котором происходило его развитие, абсурдность данных требований
становится очевидной. При сотворении самого этого порядка и возобладании одних
обычаев над другими решающую роль играли косвенные, весьма отдаленные
результаты деятельности далеких предшественников. Эти результаты отражались на
группах, о которых сами предки не могли иметь ни малейшего понятия, и, сумей
они узнать о воздействии, оказанном ими на эти группы, оно, может быть,
показалось бы им отнюдь не благотворным, как бы ни судили об этом более
поздние поколения людей. Что касается последних, то непонятно, откуда каждый
(или хоть кто-то) из них мог бы получить такое полное знание истории (не
говоря уже об эволюционной теории, экономике и обо всем прочем), каким
пришлось бы им овладеть, чтобы понять, почему группа, обычаям которой они
следуют, должна была достичь большего процветания, чем другие, -- хотя,
конечно, всегда находятся знатоки, на ходу изобретающие обоснования для каких
угодно обычаев своей местности или своего времени. Многие из постепенно
сформировавшихся правил, обеспечивших возрастание сотрудничества и процветания
в расширенном порядке, оказались, возможно, совершенно отличными от того, чего
можно было бы ожидать; и людям, жившим на более ранних или более поздних
стадиях эволюции этого порядка, они могли бы показаться даже отвратительными.
В расширенном порядке к числу обстоятельств, от которых зависит, что должен
делать каждый для достижения своих целей, относятся -- и это бросается в глаза
-- неизвестные нам решения множества других неизвестных нам людей по поводу
средств, используемых ими для достижения их собственных целей. Отсюда следует,
что в процессе эволюции не было таких моментов, когда индивиды могли бы в