соответствии со своими целями сознательно спроектировать и поставить себе на
службу правила, которые постепенно сформировали расширенный порядок; только
позднее мы смогли приступить к крайне приблизительному и ретроспективному
объяснению этих образований в принципе (см. Hayek, 1967, эссе 1 и 2).
В английском и даже немецком языках не существует вполне подходящего слова,
которое могло бы точно отразить специфику расширенного порядка или то, как
далек способ его функционирования от требований рационалистов. Единственно
подходящим словом "трансцендентный" так злоупотребляли, что я не решаюсь
использовать его. Буквально, однако, оно действительно означает то, что далеко
выходит за пределы нашего понимания, желаний или намерений и нашего
чувственного восприятия, нечто, объемлющее и порождающее такие знания, которых
ни сознание отдельного человека, ни какая-либо организация не могли бы ни
охватить, ни выработать. Это особенно бросается в глаза при употреблении слова
в религиозном значении, как видно из Молитвы Господней, где говорится: "Да
будет воля твоя [т. е. не моя] и на земле, как на небе", или из Евангелия, где
встречается следующее утверждение: "Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и
поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод и чтобы этот плод ваш пребывал"
(Иоанн, 15:26). Однако в своей более чистой форме, как, скажем, в ходе
эволюции, трансцендентное упорядочение, которое оказывается в то же время
чисто естественным упорядочением (т.е. не исходящим от некоей
сверхъестественной силы), порывает с анимизмом -- идеей (и до сих пор
присутствующей в религии) о том, что ум или воля кого-то одного (например,
всеведущего Господа) в состоянии осуществлять контроль и устанавливать
порядок.
Поэтому отказ от рационалистических требований по таким соображениям имеет еще
одно важное следствие, относящееся к любым разновидностям антропоморфизма и
анимизма, а значит, и социализма. Рыночная координация индивидуальной
деятельности, подобно другим моральным традициям и институтам, сложилась в
результате естественных, спонтанных и самоупорядочивающихся процессов
приспособления к большему количеству конкретных фактов, чем могло бы
воспринять, и тем более постичь любое отдельное сознание (mind). Отсюда ясно,
что требования, чтобы эти процессы были справедливы или обладали другими
моральными качествами (см. гл. 7), питает наивный антропоморфизм. Конечно,
такие требования вполне могут быть адресованы руководителям, регулирующим
некий процесс посредством рационального контроля, или внимающему молитвам
богу, но никоим образом не могут быть предъявлены безличному
самоупорядочивающемуся процессу, происходящему в действительности.
В порядке, столь обширном, что он превосходит возможности понимания и
руководства со стороны какого бы то ни было отдельного сознания, единая воля
всех, по существу, не может определять благосостояние каждого отдельного
человека, исходя из какого-то однозначного представления о справедливости или
сообразуясь с какой-то согласованной шкалой ценностей. Но дело не только в
антропоморфизме. Происходит это еще и потому, что "в основе благосостояния...
нет никакого принципа -- ни с точки зрения получающих блага, ни с точки зрения
распределяющих (одни усматривают этот принцип в одном, другие -- в другом),
ибо оно пребывает в зависимости от материального содержания воли, которое
определяется конкретными фактами и, следовательно, не подводимо ни под какое
всеобщее правило" (Kant, 1798: II, 6, note 2). Глубочайшей истины, что для
расцвета спонтанности необходимо господство всеобщих правил, истины, раскрытой
Юмом и Кантом, никто не отвергал, ее просто-напросто игнорировали или
забывали.
"В основе благосостояния нет никакого принципа" -- и, следовательно, оно не
может порождать спонтанного порядка. Однако сопротивление правилам
справедливости, позволившим появиться расширенному порядку, и провозглашение
их безнравственными вырастают из убеждения, будто в основе благосостояния
должен лежать какой-то принцип, и из нежелания признать (и именно здесь
антропоморфизм снова выходит на сцену), что расширенный порядок возникает в
процессе конкуренции, в котором все решает успех, а не одобрение со стороны
великого ума, комитета или бога, и не соответствие некоему принципу оценки
индивидуальных достоинств, разделяемому всеми. При такой системе успехи одних
оплачиваются неудачами других, приложивших не менее искренние и даже достойные
усилия: вознаграждение дается отнюдь не за достоинства (скажем, не за
соблюдение правил морали; ср.: Hayek, 1960: 94). Например, мы можем
удовлетворять потребности других людей, независимо от их достоинства или от
того, по какой причине мы оказываемся способными удовлетворять их потребности.
По Канту, не существует никакого общего критерия оценки достоинств и заслуг,
исходя из которого можно было бы судить о различных благоприятных
возможностях, открывающихся перед разными индивидами, обладающими разной
информацией, разными способностями и разными желаниями. Подобная ситуация
вполне обычна. Открытия, позволяющие кому-то преуспевать, по большей части
носят непреднамеренный характер, и предвидеть их невозможно -- это не под силу
ни тем, кто преуспевает, ни тем, кто проигрывает. Ценность продуктов,
появляющихся в результате необходимых изменений в индивидуальной деятельности,
мало кому покажется справедливой, ибо эти изменения вызываются непредвиденными
обстоятельствами. Точно так же поступательное движение эволюции к тому, что
прежде известно не было, не может казаться справедливым, поскольку оно не
соответствует предвзятым представлениям о правильности и ошибочности, о
"благосостоянии" или возможностях, имевшихся в прежде существовавших
обстоятельствах.
Понятное отвращение к такого рода результатам, нейтральным в нравственном
отношении, результатам, неотделимым от процесса проб и ошибок, ведет к
попыткам совмещать несовместимое, а именно: устанавливать контроль над
эволюцией -- т. е. процессом проб и ошибок, -- подгоняя ее под свои
сегодняшние желания.
Однако надуманная мораль, появляющаяся в результате таких попыток, порождает
несовместимые требования, которые не может удовлетворить ни одна система и
которые поэтому остаются источником непрекращающихся конфликтов. Бесплодные
попытки придать справедливый характер ситуации, исход которой, по самой своей
природе, не может быть предрешен ничьими действиями или знаниями, только
нарушает ход самого процесса.
Подобные требования справедливости просто-напросто неприложимы к естественному
эволюционному процессу -- они не вписываются не только в рамки происходившего
в прошлом, но и в рамки того, что происходит в настоящем. Ведь эволюционный
процесс, конечно же, все еще действует. Цивилизация -- не только продукт
эволюции, цивилизация -- это процесс; устанавливая систему всеобщих правил и
индивидуальных свобод, она делает возможным продолжение своего развития. Люди
не могут управлять этой эволюцией, и она очень часто не давала им того, чего
они требовали. Люди могут обнаруживать, что некоторые их доселе не
исполнявшиеся желания осуществились, но лишь ценой разочарования многих
других. И хотя нравственное поведение индивида способно расширить открытые