поверхностей, зашел даже так далеко,  что  по  секрету  уверял  меня,  будто
остров Виселицы первоначально был  не  чем  иным,  как  бородавкой  на  Носу
Антони.
   Покинув эти чудесные островки, они затем пристали к  Говернорс-Айленду,
впоследствии  ставшему  таким  грозным  из-за   его   мрачной   крепости   и
оскалившихся пушками батарей. Однако они ни за что не пожелали высадиться на
остров, так как сильно подозревали, что он населен демонами и духами,  в  те
дни в изобилии водившимися во всей этой дикой языческой стране.
   Как раз в это время появилась стая веселых дельфинов, которые резвились
и играли, подставляя свои лоснистые бока солнцу и поднимая искрящиеся брызги
соленой воды. Как только мудрый Олоф увидел их, он очень обрадовался.  "Вот,
если я не ошибаюсь, - воскликнул он, - хорошее предзнаменование;  дельфин  -
жирная, привольно живущая рыба, бургомистр среди  рыб;  его  вид  говорит  о
довольстве, изобилии и благоденствии. Я от  души  восхищаюсь  этой  круглой,
жирной  рыбой  и  уверен,  что  она  служит   счастливым   предзнаменованием
успешности нашего предприятия". С этими словами он  направил  свою  флотилию
так, чтобы она двигалась вслед за рыбами-олдерменами.
   Повернув круто налево, они прошли пролив, обычно  называемый  Истривер,
то есть восточной рекой. Стремительное приливное  течение,  всегда  ощутимое
там, подхватило прекрасную  лохань,  на  борту  которой  находился  командор
Ван-Кортландт, и понесло  ее  с  быстротой,  беспримерной  для  голландского
судна, управляемого голландцем, вследствие чего славный командор,  всю  свою
жизнь привыкший лишь к сонному плаванию по каналам,  еще  сильней  убедился,
что они оказались во власти какой-то сверхъестественной силы и  что  веселые
дельфины ведут их на буксире в какую-то блаженную страну, где исполнятся все
их желания и надежды.
   Увлекаемые   непреодолимым   течением,   они   обогнули   бурный   мыс,
впоследствии  называвшийся  Корлеарс-Хук,   и,   оставив   справа   бухточку
Уоллаэбаут с сильно изрезанными берегами, где теперь находит себе пристанище
наш  младенческий  флот,  вышли  на  величавый  водный  простор,  окруженный
прелестными  берегами,  зелень   которых   весьма   радовала   глаз.   Когда
путешественники осматривались вокруг, любуясь тем, что они сочли  прозрачным
и солнечным озером, они увидели вдали толпу  раскрашенных  дикарей,  усердно
занимавшихся рыбной ловлей и казавшихся  скорей  духами  этих  романтических
мест.  Их  утлый  челнок  слегка  покачивался,  как  перо,  на   волнующейся
поверхности бухты.
   От такого зрелища сердца героев из Коммунипоу  изрядно  затрепетали  от
страха. Но, по счастью, на носу командирского судна находился очень отважный
человек по имени Хендрик Кип (чья фамилия в  переводе  означает  цыпленок  и
была дана  ему  в  знак  его  храбрости).  Едва  он  увидел  этих  языческих
мошенников, как затрясся от чрезмерной смелости и,  хотя  до  индейцев  было
добрых полмили, схватил  лежавший  рядом  мушкетон  и,  отвернувшись,  самым
бесстрашным образом выстрелил в небо. Старинное  ружье  отдало  и  наградило
доблестного Кипа подлым ударом, от которого он свалился на дно лодки, задрав
вверх ноги. Но оглушительный выстрел произвел такое  действие,  что  дикари,
пораженные ужасом, быстро схватились за весла и умчались в один из  глубоких
заливчиков на берегу Лонг-Айленда.
   Славная  победа  воодушевила  отважных  путешественников,  и  в   честь
достигнутого успеха они назвали окрестную бухту именем доблестного Кипа, и с
тех пор и поныне она носит название Кипс-Бей. Сердце доброго Ван-Кортландта,
который, не имея своей земли, был большим  любителем  чужой,  преисполнилось
радостью при виде роскошной, никому не принадлежавшей  страны  вокруг  него;
охваченный приятными мечтами, он в своем распаленном воображении  уже  видел
себя владельцем обширных соленых  болот,  поросших  травой,  и  бесчисленных
грядок капусты. От этого сладостного видения он сразу  же  пробудился  из-за
внезапно начавшегося отлива, который быстро унес бы их от обетованной земли,
если бы благоразумный мореплаватель  не  подал  сигнала  держать  к  берегу.
Вскоре они к нему и пристали вблизи от скалистых  возвышенностей  Бельвью  -
чудесного уголка,  где  наши  веселые  олдермены  едят  на  благо  города  и
откармливают черепах, приносимых в жертву на муниципальных торжествах.
   Там, сидя на зеленой мураве на берегу ручейка, который, сверкая,  бежал
среди травы, они подкрепились  после  утомительного  плавания,  основательно
налегая на обильные запасы провизии, захваченные ими с собой в  это  опасное
путешествие. Восстановив как  следует  свои  мыслительные  способности,  они
стали серьезно совещаться о том, что им делать дальше. Это был  первый  обед
совета, когда-либо съеденный христианами-бюргерами в  Бельвью,  и  там,  как
говорит предание, началась великая  родовая  распря  между  Харденбруками  и
Тенбруками, впоследствии оказавшая заметное влияние на строительство города.
Смелый  Харденбрук,  чей  взор  был  безмерно  очарован  солеными  болотами,
окутанными туманом и простиравшимися  вдоль  берега  у  основания  Кипс-Бей,
советовал во что бы то ни стало вернуться туда  и  там  основать  задуманный
город. Против этого резко восстал непреклонный  Тенбрук,  и  они  обменялись
множеством нелюбезных слов. Подробности их спора до нас не дошли, о  чем  мы
вечно будем сожалеть;  мы  знаем  только,  что  мудрый  Олоф  положил  конец
пререканиям, решив продолжать исследования в том направлении, которое  столь
ясно  было  указано  таинственными   дельфинами.   В   результате   отважный
Крепкоштанник  отказался  от  дальнейшего  участия  в  экспедиции,  завладел
соседним холмом и в приступе великой ярости заселил своим потомством всю эту
часть страны, где Харденбруки живут и по сей день.
   Тем временем веселый  Феб,  как  шаловливый  мальчуган,  резвящийся  на
склоне зеленого холма, начал свой путь вниз по небосводу, и так как  течение
снова стало благоприятным, решительные павонцы опять отдались на его волю и,
двигаясь  вдоль  западного  берега,   понеслись   к   проливам,   отделяющим
Блэкуэллс-Айленд.
   Здесь капризное  непостоянство  течения  весьма  удивило  и  привело  в
замешательство  наших  знаменитых  моряков.  То   их   захватывали   игривые
водовороты и, заставив обогнуть далеко выступающий  мыс,  увлекали  в  глубь
какой-нибудь  романтической  бухточки,  вдававшейся  в  берега   прекрасного
острова Манна-хаты, то они проносились у  самого  основания  нависших  скал,
покрытых пышными  виноградными  лозами  и  увенчанных  рощицами,  бросавшими
широкую  тень  на  расстилавшуюся  внизу  поверхность  воды;  то  вдруг  они
оказывались на середине реки, и их мчало с такой быстротой,  которая  весьма
тревожила мудрого Ван-Кортландта; видя, как  с  обеих  сторон  земля  быстро
уходит назад, он стал сильно подозревать, что материк от них ускользает.
   Куда ни обращали путешественники свой  взгляд,  перед  ними,  казалось,
цвел новый мир. Не было никаких следов  человеческой  деятельности,  которые
нарушали бы прелесть девственной  природы,  обнаруживавшей  здесь  все  свое
роскошное  разнообразие.  Эти  холмы,  ныне  ощетинившиеся,   как   сердитый
дикобраз, рядами тополей (тщеславных растений-выскочек! любимцев богатства и
моды!), были тогда украшены могучими местными уроженцами.  Царственный  дуб,