(Из издания 1848 года)

   Публикуемое ниже произведение, которое сперва было задумано просто  как
ни к чему не обязывающая jeu d'esprit {Игра ума (франц.).}, мы начали вместе
с  моим  братом,  покойным  Питером  Ирвингом,  эсквайром.  Мы  намеревались
написать пародию на маленькую справочную книгу, незадолго до  того  изданную
под названием "Картина Нью-Йорка" {9}. Как и она, наше  произведение  должно
было начаться историческим обзором; вслед за ним мы собирались  дать  очерки
нравов и обычаев города, выдержанные в полусерьезном,  полушутливом  духе  и
описывающие  с  добродушной  насмешкой  местные  заблуждения,  чудачества  и
странности.
   Чтобы  высмеять  педантическую  ученость,   проявляемую   в   некоторых
американских трудах, мы собирались начать исторический  обзор  с  сотворения
мира и наложили контрибуцию на самые  различные  сочинения,  черпая  из  них
избитые цитаты, как идущие, так и не идущие  к  делу,  чтобы  придать  нашей
книге надлежащий вид научного  исследования.  Прежде  чем  эта  сырая  масса
шутливой учености приняла определенную форму, мой брат уехал в Европу и  мне
предстояло одному продолжить начатое дело.
   Теперь я изменил план сочинения. Отказавшись полностью от мысли создать
пародию на "Картину Нью-Йорка", я решил, что первоначально  задуманный  нами
вводный  очерк  составит   содержание   всего   сочинения,   которое   будет
представлять собой  шутливую  историю  нашего  города.  Всю  массу  цитат  и
справочных  сведений  я  уложил  соответственно  во   вступительные   главы,
образующие первую книгу; вскоре, однако, мне стало ясно, что,  как  Робинзон
Крузо с его лодкой,  я  начал  работу  не  по  плечу  и  что  для  успешного
завершения моей истории я должен  сократить  ее  размеры.  Поэтому  я  решил
ограничиться эпохой голландского владычества, в  возникновении,  развитии  и
падении которого мы имеем то единство сюжета,  какого  требует  классическое
правило. К тому же это была эпоха, в то время являвшаяся для  истории  terra
incognita {Неизвестная земля (лат.).}. Я был  поистине  изумлен,  обнаружив,
сколь немногие из моих сограждан были  осведомлены,  что  Нью-Йорк  когда-то
назывался Новым  Амстердамом,  или  слышали  имена  его  первых  голландских
губернаторов или хоть чуточку интересовались  своими  далекими  голландскими
предками.
   И тут я неожиданно понял, что то была поэтическая эпоха в жизни  нашего
города, поэтическая по самой своей туманности, и, подобно далеким и туманным
дням  древнего  Рима,  представляющая  широкие  возможности  для   всяческих
украшений, обычных в героическом повествовании. Я приветствовал родной город
как самый счастливый из всех американских городов, ибо его старина  восходит
к сомнительным, баснословным временам: не думал я также, что совершаю тяжкий
исторический грех, с помощью  собственных  домыслов  истолковывая  кое-какие
факты из той далекой и забытой эпохи, которые мне удалось установить, или же
наделяя характерными чертами связанных с ними людей, чьи имена я смог спасти
от забвения.
   Конечно, я рассуждал как молодой  и  неопытный  писатель,  одурманенный
собственной фантазией, и мое самонадеянное вторжение в эту священную, хотя и
остававшуюся  в  пренебрежении,  область   истории   встретило   заслуженное
порицание со стороны людей более трезвого ума. Впрочем, поздно теперь  звать
обратно столь  опрометчиво  выпущенную  стрелу.  Всем,  кому  это  покажется
неуместным, я могу лишь сказать вместе с Гамлетом:

   Прошу во всеуслышанье, при всех
   Сложить с меня упрек в предумышленьи.
   Пусть знают все: я не желал вам зла.
   Ошибкой я пустил стрелу над домом
   И ранил брата {10}.

   В качестве еще одного довода в оправдание моего труда скажу  следующее:
если в нем я недопустимо вольно обошелся с ранней  эпохой  в  истории  нашей
провинции, зато он, по крайней мере, привлек  внимание  к  этому  периоду  и
побудил к исследованиям. Только после появления этой книги принялись  рыться
в забытых архивах; факты и лица старого времени, от которых  отряхнули  пыль
забвения, заняли то место, какое они на самом деле заслуживали.
   Основная задача моего труда отнюдь не  совпадала  с  серьезными  целями
исторического исследования, но поэтические умы, я надеюсь,  воспримут  ее  с
некоторым снисхождением. Дело шло о  том,  чтобы  облечь  предания  о  нашем
городе в забавную форму,  показать  местные  нравы,  обычаи  и  особенности,
связать привычные картины и места  и  знакомые  имена  с  теми  затейливыми,
причудливыми воспоминаниями, которыми так небогата наша молодая  страна,  но
которые составляют очарование городов Старого Света,  привязывая  сердца  их
уроженцев к родине.
   Я имею основание думать, что в этом  мне  удалось  добиться  некоторого
успеха. До появления моего произведения народные предания, касающиеся нашего
города, были забыты; на своеобразные, ни с чем не сравнимые нравы и  обычаи,
сохранившиеся от наших голландских предков, не обращали внимания, или  же  к
ним относились с полным безразличием, а то и с насмешкой. Теперь  они  стали
общим достоянием и приводятся по любому  случаю;  они  объединяют  все  наше
общество, вызывая веселое расположение духа и пробуждая дух товарищества, на
них зиждется чувство родины, они служат приправой на городских празднествах,
основой  местных  выдумок  и  шуток,  ими  так  усердно  пользуются   авторы
популярных романов, что из страны легенд, которая была  впервые  исследована
мною, я оказался почти вытесненным толпой тех, кто бросился по моим следам.
   Я останавливаюсь на этом по той причине, что при первом  издании  моего
труда его цели и намерения  были  неправильно  поняты  некоторыми  потомками
голландских прославленных героев, а также потому, что, как мне стало ясно, и
теперь время от времени  могут  найтись  люди,  которые  посмотрят  на  него
придирчивым взглядом. Льщу себя, однако, надеждой, что большинство читателей
воспримет мои добродушные картинки в  том  самом  духе,  в  каком  они  были
выполнены. И когда по прошествии почти сорока лет я вижу, что мое  случайное
юношеское произведение все еще пользуется горячей любовью, когда я вижу, что
само его название стало "домашним словом"  и  придает  отпечаток  домашности
всему,  требующему  народного  признания   -   в   таких   сочетаниях,   как
Никербокеровские    общества,    Никербокеровские    страховые     компании,
Никербокеровские пароходы, Никербокеровские омнибусы, Никербокеровский  хлеб
и Никербокеровское мороженое, -  и  когда  я  вижу  ньюйоркцев  голландского
происхождения, гордящихся тем, что они "истинные Никербокеры", я с  радостью
убеждаюсь, что попал в точку и  мой  взгляд  на  доброе  старое  голландское
время, на нравы и обычаи, дошедшие с  той  поры,  соответствует  чувствам  и
настроениям моих сограждан, что я пробудил  приятные  воспоминания  о  милых
сердцу чертах, характерных для моего родного города, которым его  жители  не