В своем стремлении создать американский национальный эпос Барло, как  и
другие авторы подобных и ныне забытых  героических  эпопей,  появлявшихся  в
годы  американской  революции,  обратился  к  эпическому  опыту  европейских
литератур. С эпической поэмы "Растущая слава Америки" (1772) начинал и "отец
американской поэзии" Филипп Френо.
   Литературная борьба  тех  лет  знает,  однако,  не  только  героические
эпопеи, но и комические пародии на них. Исторический материал подвергался  в
них ироническому переосмыслению. Эта традиция в сочетании с  юмористическими
буффонадами молодого Ирвинга, увлекавшегося книгами Стерна, легла  в  основу
жанра "Истории Нью-Йорка".
   Первый  опыт  героикомического  повествования,  получившего   блестящее
развитие затем в "Истории  Нью-Йорка",  Ирвинг  предпринял  в  "Салмаганди".
Политическая сатира на местном нью-йоркском материале сближает эти очерки  с
"ученым трудом"  Никербокера.  В  э  17  "Салмаганди"  упоминается  один  из
участников   воспетого   затем   в   "Истории   Нью-Йорка"   похода   Питера
Твердоголового против шведов -  закоренелый  богохульник  Ван-Дам,  воинская
слава которого не дошла до наших дней только  потому,  что  он  был  слишком
скромен и не решился совершить ничего такого, о чем  бы  стоило  говорить  в
позднейшие времена.
   Вслед за этим рассуждением о доблести Ван-Дама в  "Салмаганди"  следует
отрывок из  "Хроники  достославного  и  древнего  города  Дураков",  которая
непосредственно вводит нас в атмосферу "Истории Нью-Йорка".
   Этот неумирающий дух никербокерства, веселого юмора и острой  сатиры  с
современной политической направленностью вызывали восхищение  современников.
Колридж читал "Историю Нью-Йорка", не отрываясь, всю ночь напролет,  Диккенс
перечитывал ее постоянно.
   Известный американский литературовед демократического направления В. Л.
Паррингтон утверждает, что  ""История",  написанная  Никербокером,  остается
самым талантливым и выдающимся из его сочинений. Веселье юности  искрится  и
сверкает на ее волшебных страницах, бросая вызов  всеуничтожающему  времени.
Критики  могут  обвинять  позднего  Ирвинга   в   многочисленных   серьезных
недостатках,  но  порывы  критических  ветров  не   в   состоянии   развеять
романтические клубы дыма, поднимающиеся от трубки Воутера Ван Твиллера"  {В.
Л. Паррингтон. Основные течения американской мысли, т. II.  М.,  1962,  стр.
247.}.  Трудно  не  согласиться  с  этим  мнением,   прочитав   забавную   и
поучительную, комическую и трагическую  историю  возникновения,  расцвета  и
гибели славной голландской колонии Новый Амстердам.
   Разумеется, шуточную "Историю  Нью-Йорка"  нельзя  назвать  историей  в
собственном смысле этого слова. Между тем в книге  Ирвинга  больше  подлинно
исторического звучания, чем  в  каком-либо  ином  из  многочисленных  ученых
трактатов о Нью-Йорке, написанных американскими  буржуазными  историками  за
три века существования города и штата Нью-Йорк.
   "История" Никербокера представляет собой  характерное  явление  раннего
американского романтизма.  В  ней  прежде  всего  сказывается  пародирование
рационалистической традиции классицизма XVIII в., отношения  к  истории  как
учебнику и наставнику жизни, стремления представить и осмыслить общественную
жизнь на примерах и образцах, почерпнутых из античности.  Отсюда  постоянное
обращение Никербокера к гомеровскому циклу, к  Греции  и  Риму,  с  которыми
сопоставляется история голландской  колонии  Новый  Амстердам.  Даже  частые
параллели с артуровским циклом, возникающие в книге Ирвинга, используются  в
целях травестирования.
   При  общей  просветительской  интерпретации  удивительных  и   забавных
событий, происшедших в  Новом  Амстердаме,  в  книге  есть  один  безусловно
романтический образ, придающий красочность самым казалось бы сухим и скучным
страницам жизни старой голландской колонии. Это  сам  Дидрих  Никербокер,  с
загадочного исчезновения которого начинается рассказ  о  появлении  на  свет
"Истории Нью-Йорка". Его предки выступают в  хронике  участниками  рыцарских
деяний Питера Твердоголового, а сам он долго еще не  может  распроститься  с
читателем  на  последних  страницах,  когда  эта  "единственная  достоверная
история тех времен из всех, которые когда-либо были и  будут  опубликованы",
уже закончилась.
   В Дидрихе Никербокере  много  общего  с  самым  известным  литературным
героем Ирвинга - Рипом Ван Винклем, созданным, по уверению писателя, тем  же
Никербокером {Этот рассказ  имеет  подзаголовок:  "Посмертный  труд  Дидриха
Никербокера".  В  дальнейшем  многие  рассказы  Ирвинга   имели   такой   же
подзаголовок. Среди них "Легенда о Сонной  Лощине",  "Дом  с  привидениями",
"Кладоискатели".}. Оба они бегут из  мира  американской  действительности  в
царство романтической  фантастики,  легендарного  прошлого  времен  Хендрика
Гудзона. Там, в патриархальном голландском  Новом  Амстердаме  своей  мечты,
находят они то, чего не хватает им в современном обществе, в Америке бизнеса
и  денежного  расчета.  Но  и  там,  в   далеком   прошлом   времен   Питера
Твердоголового, происходят бесконечные раздоры, подобные борьбе федералистов
и демократов - двух американских партий конца XVIII - начала XIX вв.
   Может  быть  самая  характерная  черта  героев   Ирвинга,   таких   как
Никербокер, Рип Ван Винкль или незадачливый герой "Легенды о Сонной  Лощине"
Икабод Крейн,  -  в  том,  что  все  они  куда-то  уходят,  оставляя  позади
современную Америку. Так уходили на Запад американские пионеры, спасаясь  от
наступления буржуазного прогресса.
   Ирвинг-романтик не мог найти своего идеала в современной ему буржуазной
Америке.  Подернутое  дымкой  фантастики   прошлое   неудержимо   влекло   и
притягивало  к  себе  летописца   трех   голландских   губернаторов   Нового
Амстердама. "Настоящее представлялось Ирвингу менее интересным, чем прошлое,
и, конечно, менее красочным, - замечает  В.  Л.  Паррингтон.  -  Он  не  мог
примириться с духом торгашества и спекуляции. Заботы этого мира не волновали
его. В глазах Ирвинга трубка  старого  Дидриха  Никербокера  стоила  гораздо
больше, чем  весь  новый  Уолл-стрит,  а  черная  бутылка,  принесшая  столь
необычные приключения Рипу Ван Винклю,  казалась  ему  более  реальной,  чем
умирающий федерализм, судорожно цеплявшийся за  остатки  своих  надежд,  или
буйная демократия, обряженная в засаленную одежду,  говорящая  с  ирландским
акцентом и сгоняемая к избирательным урнам дельцами из Таммани-Холла" {В. Л.
Паррингтон. Указ. соч., стр. 237.}.
   В "Истории Нью-Йорка" Ирвинг создает романтическую  мифологию  истории,
окружая давно прошедшие события ореолом привлекательности. И в то  же  время
из-под его пера выходит острая пародия на романтическое  понимание  истории,
складывавшееся  в  начале  XIX  в.  Прослеживая  цепь  событий  от   захвата
крохотного Форт-Кашемира  коварными  шведами,  повлекшего  за  собой  мщение
грозного Питера Твердоголового, до завоевания Новых Нидерландов англичанами,
вследствие чего все пространство Северной  Америки  от  Новой  Шотландии  до
Флориды стало единым владением британской короны, Ирвинг  пишет  с  оттенком
иронии, что благодаря этому разрозненные колонии составили одно целое и  при