наш чрезвычайный суд  -  это  не  огромное  аутодафе,  на  котором  ежегодно
приносят в жертву преступников, виновных в  политической  ереси?..  Так  или
иначе, эти  политические  преследования  являются  великой  гарантией  вашей
вольности и неопровержимым доказательством того, что мы живем  в  _свободной
стране_!" (III, VI).
   Подобное отношение к демократии доллара  Ирвинг  сохранил  и  в  зрелом
возрасте. Вернувшись в 1832 г. в США после  семнадцатилетнего  пребывания  в
Европе, он пишет: "Чем дольше я наблюдаю политическую жизнь в  Америке,  тем
большим  отвращением  к  ней  я  проникаюсь...  Столько  в   ней   грубости,
вульгарности и подлости в сочетании с низкими приемами борьбы, что я не хочу
принимать в ней участия" {Pierre M. Irving. Op. cil., vol. II, p. 290.}.
   Центральное  место  в  "Истории   Нью-Йорка"   занимают   образы   трех
голландских губернаторов  Нового  Амстердама.  Если  в  первых  двух  книгах
"Истории" писатель высмеивает ученых  педантов,  то  с  третьей  книги,  где
описывается  "блестящее   правление   Воутера   Ван-Твиллера",   начинается,
своеобразное историко-комическое  травести.  Так  в  Воутере  Сомневающемся,
имевшем обыкновение при решении всякой проблемы заявлять, что "у  него  есть
сомнение по этому вопросу",  современники  угадывали  намеки  на  президента
Адамса; в сменившем его Вильяме Упрямом -  черты  Томаса  Джефферсона,  а  в
правлении  доблестного  Питера  Твердоголового,  которому  посвящена  добрая
половина книги, - новейшие события из жизни США, когда в 1808 г. президентом
был избран Мэдисон и начался отход  от  джефферсоновской  демократии.  Таким
образом, вся книга носит весьма злободневный и полемический характер.
   Сатира  и  юмор  органически  сочетаются  в  этой  истории  голландских
правителей Нью-Йорка, приобретая черты  то  мюнхаузенского  бахвальства,  то
горькой иронии Свифта. Серьезное и смешное сплелись в книге Никербокера  так
же неразрывно, как имя ее легендарного автора  с  его  детищем  -  "Историей
Нью-Йорка".
   Стиль  ирвинговского  повествования  то  героически   возвышенный,   то
бурлескно-пародийный; склонность Никербокера к философским  рассуждениям  по
поводу событий, описываемых в "Истории", а еще чаще о вещах,  не  имеющих  к
ней никакого  отношения;  романтическая  идеализация  прошлого  Нью-Йорка  в
сочетании с элементами буффонады, - все это определяет жанровые  особенности
книги как героикомической хроники.
   Истоки комической традиции книги Ирвинга восходят к журнальной сатире и
бурлеску, в изобилии печатавшихся  в  американской  и  английской  периодике
конца XVIII-начала XIX в. {Stanley  T.  Williams.  The  Life  of  Washington
Irving, vol. 2. N.  Y.,  Ox  University  Press,  1935,  p.  264.}  "История"
Никербокера  унаследовала  многие   черты   этого   жанра.   В   сне   Олофа
Ван-Кортландта Ирвинг пародирует картины великого будущего Америки,  которые
были непременной заключительной частью поэтических эпосов той поры. В клубах
табачного дыма Олоф, выброшенный морем на берег острова Манхаттан  различает
чудесные  очертания  будущего  Нью-Йорка.  В   густом   тумане   перед   ним
вырисовываются  тени  дворцов,  куполов  и  величественных  шпилей,  которые
появлялись на мгновение и вновь  пропадали,  пока  дым  не  рассеялся  и  не
осталось  ничего,  кроме  зеленого  леса.  Разбудив  своих  спутников,  Олоф
рассказал им свой сон и истолковал его как указание свыше, чтобы  здесь  был
построен город. Дым от трубки, которую курил святой  Николай,  явившийся  во
сне Олофу, был символом того, каким огромным  предстоит  стать  городу,  ибо
клубы дыма из его труб будут расстилаться над  широкими  просторами  страны.
Все согласились с этим  толкованием,  кроме  мингера  Тенбрука,  заявившего,
будто сон Олофа означает, что в этом городе от маленького огня  будет  много
дыма, иначе говоря, что это будет очень хвастливый маленький  город.  И  оба
предсказания, заключает Ирвинг, исполнились.
   В американской литературе есть еще одно изображение  Манхаттана  в  его
диком состоянии. Появилось оно сорок лет спустя и принадлежит  перу  другого
американского  романтика  -  Эдгара  По.  В  рассказе  "Mellonta  Tauta"  По
нарисовал возврат Нью-Йорка к первобытному хаосу  в  результате  грандиозной
катастрофы, постигшей этот город в XXI  в.  Если  Ирвинг  в  начале  XIX  в.
предупреждал о густых клубах фабричного дыма, которые вскоре закроют  солнце
над городом, то Эдгар По, родившийся в год создания "Истории  Нью-Йорка",  в
своем мрачном  утопическом  рассказе  предсказал  гибель  того  общества,  в
котором жили По и Ирвинг.
   Ирвинг достигает комического эффекта в "Истории" самыми  разнообразными
способами. Одна из ярких сатирических картин в книге - описание  бесславного
похода генерала  Вон-Поффенбурга,  в  котором  современники  тотчас  угадали
продажного главнокомандующего американской армией Джеймса Уилкинсона  и  его
неудачную экспедицию в Новый Орлеан в 1806 г. Доблестный  "главнокомандующий
армиями Новых Нидерландов" бесстрашно повел свою армию к  южной  границе  по
невозделанным степям и диким пустыням, через неприступные горы  и  реки  без
переправ,  сквозь  непроходимые  леса,  преодолевая  обширное   пространство
ненаселенной страны, опрокидывая на своем пути,  разбивая  и  в  невероятном
количестве уничтожая враждебные полчища лягушек и муравьев, собравшихся  для
того, чтобы воспрепятствовать его продвижению.
   Весь рассказ о грандиозной битве у крепостных стен форта Кристина  (VI,
VII), во время которой с обеих сторон не погибло ни одного человека, если не
считать толстого голландца,  скоропостижно  скончавшегося  из-за  несварения
желудка, исполнен  нескрываемого  комизма.  Впрочем,  объевшийся  до  смерти
толстяк вскоре был объявлен достойным вечной славы как павший за родину.
   В число участников и наблюдателей "ужаснейшей битвы, о какой когда-либо
повествовали в стихах или прозе", Ирвинг вводит  гомеровских  богов.  Юпитер
подновляет свои громовые стрелы; Венера, приняв вид  непотребной  женщины  с
гноящимися глазами, обходит крепостные стены форта Кристина,  сопровождаемая
Дианой в образе сержантской вдовы сомнительной репутации. Марс,  как  пьяный
капрал, галантно вышагивает рядом с ними, а Аполлон  тащится  позади,  самым
отвратительным образом фальшивя на флейте. Волоокая  Юнона,  которой  супруг
Юпитер подбил накануне  оба  глаза,  стоя  на  обозной  повозке,  выставляет
напоказ всему славному войску свою величественную красоту. Чтобы поднять дух
солдат, Минерва, подобно маркитантке, торгующей водкой, размахивает кулаками
и артистически ругается на плохом голландском языке.
   Так происходит пародийное снижение героического материала,  и  трагедия
оборачивается фарсом,  разыгрываемым  на  подмостках  американской  истории.
Начало сражения описывается  в  нарочито  "сверхгероических"  тонах:  "Земля
задрожала, словно  пораженная  параличом;  при  виде  столь  жуткой  картины
деревья зашатались от ужаса и увяли; камни зарылись в землю, как кролики,  и
даже речка Кристина изменила направление  и  в  смертельном  испуге  потекла
вверх по горе!"
   Воинственный клич Питера Твердоголового, когда он увидел, что его армия
дрогнула под натиском шведов, разнесся по окрестным лесам и  долам,  повалил
деревья, медведи, волки и  пантеры  с  перепуга  выскочили  из  своей  кожи;