к  младенцу,  облачены оба  пышно,  а  левой рукой мать  поддерживает себе
голову.  Младенец сам собой держится на  воздухе.  Последнее можно понять,
лишь внимательно рассматривая икону: чудо совершено столь естественно, что
Стрига сам разглядел его через несколько лет.  Однако же Алимпий-богописец
не удержался в  точном подражании.  Лицо богоматери не изможденно-постное,
не старообразное,  но живое,  молодое, здоровое, как у женщины счастливой,
удостоившейся великого дара избрания.  Нет  в  глазах скорби,  а  ласковая
забота.  Известно,  что  митрополит  Киевский  осуждал  иконы  Алимпия  за
ложнокрасивость,  и  было прение в Киеве между митрополитом с его клиром и
Алимпием  с   его  друзьями-мастерами.   Митрополит  ссылался  на   обычаи
вселенской христианской Церкви,  богописцы -  на евангелия и  апостольские
послания:  нигде-де не сказано,  что богоматерь находилась в  страданиях и
тоске. Митрополит указывал, будто бы грех изображать ее в радостной плоти,
богописцы возражали,  что грех будет изображать ее тоскующей и  прежде лет
старообразной,  будто бы ропщущей против воли бога,  она же была ликующей.
Митрополит жаловался великому  князю  Всеволоду Ярославичу на  непокорство
богописцев.  Князь Всеволод,  выслушав обвиненных, их оправдал, говоря: "У
греков  так,  у  нас  иначе.  Лицезрение богоматери нашего письма способно
вызывать у христиан слезы умиления, а не тоски, что будет угоднее богу".
     На  полу  -  широкий ковер мягкого дела.  Вещь не  простая и  дорогая
вдвойне:  в  добыче были взяты и  ковер,  и будущая жена.  Елене тогда шел
седьмой либо восьмой год.  Знала она  о  себе,  что  захватили ее  половцы
вместе с  матерью под  Рязанью совсем малым ребенком.  Вскоре мать умерла.
Девочка запомнила из  родной речи  несколько слов.  Возвращаясь в  дружине
князя Глеба из Тмуторокани,  Стрига вместе с  другими поднимался на лодьях
вверх по Донцу.  Зашли в  реку Оскол и разорили половецкие вежи близ устья
Оскола.   Дело  случилось  поздней  осенью,   при  заморозках.  Мстили  за
нападенье:  половцы напали ночью на  дружину,  когда,  спускаясь по Донцу,
Стрига с товарищами ночевал на берегу. Ушли от половцев по воде, потеряв и
людей,  и  весь  табун,  который гнали берегом,  и  все,  что  осталось на
привале.  Теперь  же,  подкрепив  силы  тмутороканскими бойцами,  половцев
избили без пощады,  по тмутороканскому правилу:  чтоб боялись. Тмуторокань
на отшибе,  держаться там можно только силой и страхом, и, воюя с ближними
соседями,  тмутороканцы их мало в плен берут: все равно не удержишь. Тогда
освободили несколько десятков своих. Взяли много скота, лошадей. Из прочей
добычи Стриге достался этот ковер персидской работы,  горсть дирхемов, два
серебряных кубка,  кое-что из оружия. А девочку он сам подобрал почему-то.
Вечером она откуда-то выползла к  стану.  Он ее накормил из забавы,  утром
нашел возле себя.  Собирались -  не отстает девчонка. Бросить на гибель не
позволила совесть. Хотел добрым людям оставить в Донце, она вцепилась, как
взрослая,  и поклялась, что умрет. На пути в Переяславль и вправду чуть не
умерла. Ударили ранние, необычные морозы, и девочка выжила лишь в ковре, в
который закатывал ее Стрига.
     Жена ужаснулась мужниной добыче:  кожа да  кости,  на ногах не стоит.
Спешно окрестили маленькую язычницу,  чтоб  невинная душа  за  первородный
грех в  ад не пошла.  Нарекли Еленой -  по имени жены Стриги,  но крестной
матерью  Елена-старшая  быть  не  захотела.  Боялась  -  священник напугал
сомненьями:  крестит он-де неразумную,  речи не знающую.  Стрига напомнил:
наших дедов добром крестили?  Оба они,  духовный и дружинник,  род вели из
Новгорода Великого.
     Елена-маленькая от святой воды к  жизни воскресла.  У  Стриги от жены
было двое мальчишек-погодков,  с  ними,  как  с  братьями,  приемка росла,
вместе грамоте училась и,  надо же, власть взяла, они ее больше слушались,
чем мать.  Елена-старшая ревновала, наговаривала мужу. Малая же смотрит на
Стригу, глаза - как у взрослой. Не открываясь, спрашивал жену: "Глядит она
будто  бы  странно,  как  думаешь?"  -  "Мнится тебе  что-то,  ребенок как
ребенок, мне ль не знать!"
     Привыкла  жена,   не  ревновала  больше.  Говорила  без  шутки:  "Ты,
маленькая,  им  как мать".  Но называть себя матерью не велела.  "Вот тебе
мать",  -  приказывала она  девочке,  заставляя целовать няньку мальчишек,
крестную мать Елены-меньшой.
     Стрига был  в  дружине князя Святослава Черниговского в  годы,  когда
половцы сделали первый набег  на  Русь  и  побили князя Всеволода вместе с
киевским князем Изяславом, а сами были истреблены Святославом.
     Святослава Ярославича держался Стрига в  дни  его киевского княженья,
когда  Изяслав бегал за  русской границей,  ища  помощи.  От  Святослава в
последний год его киевского княженья Стрига отъехал к  Всеволоду,  досадуя
на  скупость,  которая  прилипла к  Святославовой старости.  От  Всеволода
Стрига  добром пошел  в  новую  дружину сына  его  Мономаха,  Владимира по
княжескому имени. И, первого из всех, кому служил, полюбил молодого князя.
     Одному трудно делать. Бревно и то легче поднять вдвоем, а вчетвером -
и подавно...
     Стрига  учился  от  людей,  от  русских,  греческих,  латинских книг,
повествующих о государствах и правителях.  Князь умеет дружину собрать,  в
ней  выделить больших,  умелых  умом,  а  не  только  мечом,  совещаться с
боярами,  и коль поступать не по их совету,  то мудро, чтоб сами советчики
соглашались -  верно, что нас не послушал, - тогда они князь. Подневольная
дружина - не дружина. Хочешь, нанимай удальцов, чтоб смотрели тебе в глаза
по-холопьи.  У худого князя и дружина худая,  у умного - умная и словом, и
делом.
     Улетел мыслями Стрига,  жена вернула домой.  Расчесывая на ночь косы,
Елена сказала:
     - Бывает со мной,  снятся густые леса с  чистой речкой в белом песке,
птичий щебет,  поверху ветер струится через вершины,  тоже  как  песня.  И
тянусь я туда. Хочешь? - И Елена, не вставая от столика, где она глядела в
загадочный  сумрак  едва  освещенного  зеркала,  вдруг  вся  повернулась к
постели. - Хочешь, уйдем отсюда? Где-либо у Владимира Клязьминского либо в
верховьях Клязьмы у Дмитрова поищем себе места. Те места хвалят все.
     - Что? Бросить наш Кснятин? - Стрига даже сел на постели. - Зачем?
     - Затем,  что покойно там.  Глубинные земли. Ни половцы, никто другой
туда не достанет.
     - Бросить  Кснятин,   всех  здешних  людей?!   Я  каждого  знаю,   из
кснятинской тысячи каждый знает меня!  - Увлекшись, боярин встал - и дремы
как не бывало.
     - Кснятин пуст не  будет,  у  князя найдется боярин для  Кснятина,  -
спокойно возразила жена, опять повернувшись к зеркалу.
     - Не ждал я, - только и нашелся сказать Стрига.
     - И я не ждала.
     - Чего?
     - Услышать твои жалобы на  слабость,  на  старость.  Слышать,  как ты