столицу, в центр Нового царства.
     В  последующие  дни  Томпсон  еще  не раз возвращался  к  этому  месту.
"Однажды утром я стоял на крыше  храма, как  раз в  тот момент, когда первые
лучи  солнца  окрасили в  розовый цвет  далекий  горизонт.  Утренняя  тишина
казалась таинственной. Ночные шумы умолкли, а утренние еще не родились. Небо
и  земля, казалось,  чего-то ожидали, затаив дыхание.  Затем,  сияя и пылая,
выкатилось  большое  круглое  солнце,  и  в тот  же миг  все  кругом запело,
зашумело, защебетало. Птицы в ветвях и насекомые на земле затянули общее "Те
Deum". Сама природа научила первобытного человека поклоняться  солнцу, и еще
до сих пор человек в глубине сердца следует этому древнему почитанию".
     Томпсон  стоял  как зачарованный; джунгли  исчезли  - перед ним  лежали
широкие  просторы;  он  видел  приближающиеся  шествия,  слышал  музыку;  из
роскошных  дворцов  доносился  гул  веселья,  в храмах  шло богослужение. Он
пытался  разглядеть  что-то  там  вдали,  в  глубине,  и  вдруг  взгляд  его
остановился: если до этого момента Томпсон был весь во власти волшебства, то
теперь пелена фантазии  и  видений  прошлого внезапно исчезла. Исследователь
вдруг понял, в чем была его задача, ибо там, впереди, вилась едва заметная в
предутренней  дымке тропинка, которая, вероятно, вела к Священному колодцу -
самой жгучей тайне Чичен-Ицы.

     Этой последней части  нашей  книги,  которая  посвящена археологическим
открытиям в  Мексике  и Юкатане, пока не  хватало  одного:  человека того же
склада, как  Шлиман,  Лэйярд, Питри.  В то же время, если не считать  первой
поездки  Джонса  Л.  Стефенса,  ей  не   хватало  сочетания  исследования  и
приключений,   научных  успехов   и   кладоискательства,  не   хватало  того
романтического звучания, которое родится лишь тогда, когда заступ, воткнутый
в землю из страсти к науке, внезапно натыкается на золото.
     Эдвард Герберт Томпсон был Шлиманом Юкатана: он отправился в Чичен-Ицу,
поверив одной книге, к  которой никто не относился всерьез, и оказался прав,
так же как  некогда Шлиман, уверовавший в "Илиаду" и "Одиссею". В свое время
Лэйярд отправился навстречу своему первому открытию в  шестьюдесятью фунтами
в кармане и всего лишь с  одним проводником;  таким же бедняком отправился в
джунгли  и Томпсон. А  когда  он  столкнулся с трудностями,  перед  которыми
капитулировал  бы любой другой человек, он проявил упорство и настойчивость,
достойные Питри.
     Мы, кажется,  уже  упоминали о  том, что в свое время,  когда весь  мир
взбудоражили первые открытия Стефенса,  была выдвинута гипотеза,  будто майя
являются  потомками того  исчезнувшего  народа, который  населял  затонувшую
Атлантиду.
     Первой работой  Томпсона,  в ту  пору  еще начинающего археолога,  была
опубликованная им в  1879 году в одном из научно-популярных журналов статья,
в  которой  он защищал  эту рискованную  концепцию. Но  интерес к этой узкой
проблеме -  проблеме  происхождения майя  - был оттеснен в его  сознании  на
задний план, когда в 1885 году он,  самый молодой, двадцатипятилетний консул
США (который же по счету консул в роли археолога!), отправился на Юкатан. Он
получил   здесь   возможность   заняться   не  столько   теориями,   сколько
исследованиями самих памятников; однако теперь уже он не искал доказательств
той гипотезы,  которую однажды пытался защищать. Его вела здесь та  же вера,
что вела в свое время Шлимана, не сомневавшегося в правоте Гомера, -  вера в
слова  Диэго  де  Ланды. В книге  епископа  он  впервые прочитал о "сеноте",
Священном  колодце  Чичен-Ицы.   Во  время  засухи,   утверждал  де   Ланда,
основываясь  на древних сообщениях,  по широкой  улице, ведущей  к  колодцу,
двигалась процессия жрецов, а за  ними  -  толпы народа;  они  вели  с собой
жертвы, которые  должны были  умиротворить бога дождя: юных  девушек.  После
торжественной церемонии этих девушек бросали в колодец, такой глубокий,  что
никогда ни одна из жертв не выплывала на поверхность.
     В  песнях  почти  всех народов путь девушки  к колодцу всегда  связан с
радостным утверждением жизни.  Путь  юной  девушки майя к Священному колодцу
был всегда дорогой в  небытие.  Они шли по этому  пути в  самых лучших своих
одеждах  и украшениях; потом раздавался приглушенный крик - и они исчезали в
затянутой тиной воде.
     Что  еще сообщал Диэго де Ланда? Он писал о том, что у майя  был обычай
бросать  в  колодец  вслед  за жертвами  богатые дары  - утварь,  украшения,
золото: "Если в  эту страну  попадало золото, большую его  часть  должен был
получить этот колодец".  В отличие от всех остальных ученых,  которые видели
здесь лишь романтические красоты древнего предания, Эдвард Томпсон понял эти
слова буквально - он поверил Диэго  де Ланде и готов был доказать,  что вера
его  вполне  обоснованна.  Поэтому,  когда  он  увидел  с  вершины  пирамиды
тропинку, он  предположил,  что  она ведет  к колодцу; в то  же время он  не
подозревал, с какими трудностями ему здесь предстоит столкнуться.
     К  тому  времени,  когда много лет спустя Томпсон вновь очутился  возле
колодца, он был уже знатоком джунглей, исследовавшим весь Юкатан с севера до
юга,  вполне подготовленным к раскрытию тайны, но  в те первые  мгновения он
был  действительно  очень  похож  на  Шлимана.  Его  окружали   великолепные
сооружения,   которые   ожидали   своих   исследователей,   их  изучение   -
увлекательнейшая  задача для любого  археолога; он же обратился к колодцу, к
темной  дыре,  наполненной  илом, камнями и скопившейся  за многие  столетия
грязью. Если даже сообщение  Диэго  де Ланда соответствовало фактам, были ли
хоть  какие-нибудь шансы  разыскать  в  этой  илистой,  заросшей  тиной дыре
остатки тех украшений, которые жрецы швыряли вслед за своими жертвами? Каким
образом  вообще  следовало  проводить  исследование  этого   колодца?  Ответ
Томпсона звучал авантюристично: "Нырять!"
     Возвратившись  в связи с одним научным конгрессом  в  США, он  принялся
направо  и налево занимать деньги. Ему охотно ссужали их, хотя все, кому  он
рассказывал  о  своих  планах, принимали  его  за  сумасшедшего.  "Никто,  -
говорили  ему,  - не может рассчитывать остаться невредимым, опустившись  на
дно  этого колодца. Если уж ты решил покончить с собой, то почему бы тебе не
выбрать другой, более подходящий способ?"
     Но Томпсон уже давно взвесил все "за" и "против",  и его ничто не могло
поколебать.
     "Следующим моим шагом явилась поездка в Бостон, где я занялся изучением
техники водолазного дела. Моим учителем был капитан Эфраим Никкерсон из Лонг
Уорфа, который  еще за двадцать лет до этого ушел в отставку. Под его умелым
и терпеливым руководством я в течение короткого срока  превратился во вполне
сносного, но отнюдь не первоклассного, как  я смог  в этом вскоре убедиться,
водолаза.  Затем  я  позаботился  о приобретении подходящего  для моих целей
землечерпального снаряда с лебедкой,  полиспастом и рычагом длиной  тридцать
футов. Все это было запаковано в ящики и подготовлено в отправке".
     Вскоре Томпсон  вновь очутился возле колодца. Наибольшее  расстояние от
одного  края  колодца до другого  равнялось примерно  шестидесяти  метрам. С