было  в значительной  мере возлагать  ответственность за это  несчастье, не
стеснялись.  Император, начальник  штаба,  маршалы, офицеры,  вся армия  не
находили  достаточно  суровых  слов  для его  осуждения.  "Его  небрежность
непростительна, - говорили в армии. - Капитуляция дивизии без боя - позор".
Кричали  о  трусости  Партуно и  сравнивали  его  поведение с  мужественной
решимостью герцога Эльхингенского.

- Д'Асса [237], видя  неминуемую смерть, - сказал  император, - воскликнул:
"Овернцы, ко  мне!" Если генералы не имеют  мужества драться, то они должны
предоставить дело  своим гренадерам. Барабанщик спас  бы своих товарищей от
бесчестья,  ударив  сигнал  к атаке.  Маркитантка  спасла  бы эту  дивизию,
крикнув:   "Спасайся,   кто    может",   вместо   того   чтобы   сдаваться.

Не  подлежит никакому  сомнению, что  мы не  только могли бы  перейти через
Березину до  неприятельского нападения, если бы  не капитуляция Партуно, но
это событие  оказало еще большее  и прискорбное влияние на  ход сражения: у
герцога Беллюнского было одной  дивизией меньше, и ему сильно нехватало ее,
чтобы удерживать и защищать свои позиции.

В то время как  эти события происходили на только что покинутом нами берегу
Березины, 1 и 4-й корпуса двигались на Камень. Императора очень успокаивала
уверенность,  что наше  движение  в этом  направлении не  встречает никаких
препятствий,  хотя ему  так легко  можно было  помешать, если  только сжечь
мосты; столь  же успокоительно  действовал на него и  успех, одержанный над
адмиралом  Чичаговым.  Это   была  компенсация  за  сегодняшние  несчастья.
Остававшиеся  еще позади  артиллерийские парки  и обозы также  двигались на
Камень.  Ставка  пробыла  в  Брилях  еще  28 ноября,  чтобы  проследить  за
реорганизацией пострадавших корпусов и поднять дух войск, на которые сильно
подействовали все эти события.

На  следующий   день,  то  есть  29-го,   император  отправился  в  Камень.

Около   полудня  там   показался  отряд  генерала   Ланского,  отправленный
Чичаговым. Он осадил дом [238], в котором находились герцог Реджио, генерал
Легран,  несколько  других  генералов, раненые  офицеры  и  два фурьера  из
императорского  обоза.  Они собрали  своих  денщиков  и нескольких  солдат,
которые заняли  подступы к  дому, и этой горсти  храбрецов было достаточно,
чтобы  отразить  отряд  казаков. Не  будучи  в  состоянии захватить  людей,
находившихся  в доме,  Ланской подверг  его артиллерийскому  обстрелу. Двое
людей, стоявших  подле герцога Реджио, были  ранены. Когда подошла головная
часть нашей колонны, русские прекратили свои попытки.

Дорога,  начиная в  полулье от Брилей  и на  расстоянии не менее  двух лье,
представляла собою  насыпь, устроенную на таком  топком болоте, что большая
часть  ее проходила  по деревянным  мостам, причем  два из них  были длиною
около  четверти  лье.  Очень много  других  мостов  было переброшено  через
небольшие ручьи, пересекающие болота  на каждом шагу. Каким образом русский
генерал не  обратил внимания на это  обстоятельство, которым так легко было
воспользоваться,  чтобы  создать  препятствие  для  нас?  Шести  казаков  с
факелами  было бы  достаточно, чтобы  отнять у  нас этот  путь отступления.

От  императора не  ускользнуло ни  одно из  тех соображений,  которые могла
внушить  ему  эта  непредусмотрительность  врага.  Но он  лишь  еще  больше
возмущался  непредусмотрительностью   генерала  Партуно,  которая,  как  он
говорил, обошлась нам так  дорого, между тем как легко было бы спасти все и
превратить  переход через  Березину  в одну  из прекраснейших  и славнейших
операций, осуществлявшихся когда-либо на войне. Он говорил еще, что русские
генералы не  произвели до  сих пор ни  одной подлинно военной  операции, ни
одного  удачного маневра, который  не был  бы им указан  их правительством;
Витгенштейн, которого во время  операций на Двине он считал самым твердым и
самым  способным из  них, потерял  все в  его глазах из-за  своих ошибочных
маневров, своей нерешительности и намеренной медлительности своих операций,
объяснявшейся нежеланием встретиться с  нами без адмирала Чичагова. Начиная
с Полоцка  император твердил, что мы  должны считать себя счастливыми, если
при тех  обстоятельствах, в  которых мы оказались, нам  не приходится иметь
дело с более талантливыми противниками.

При вечернем  переезде из Брилей в Камень кладь  на двух отставших мулах из
императорского обоза, когда погонщик ненадолго отлучился, была разграблена;
грабители  не  знали, чьи  это  мулы.  Я отмечаю  этот незначительпый  факт
потому,  что,  несмотря  на  всеобщую деморализацию,  он  был  единственным
происшествием такого  рода за все время  кампании. Преданность императору и
почтение к нему были столь велики, что не только на имущество его двора, по
даже  на вещи  его  слуг никогда  не  было посягательств;  во время  нашего
длительного  отступления не  раздавалось ни  единого слова  ропота. Военные
умирали на дорогах, но ни от одного из них я не слышал никакой жалобы, а на
мои наблюдения  можно положиться, потому  что начиная от Вереи  я все время
шел пешком  то рядом с императором,  то впереди или позади  него, но всегда
без шинели, в расшитой треуголке, среди других офицеров в мундирах; если бы
солдат хотел выразить свое  неудовольствие, то он, конечно, высказал бы его
скорее  генералу  в расшитом  мундире,  чем  кому бы  то  ни было  другому.
Признаюсь,  меня часто  поражала эта  стойкость несчастных  солдат, которые
мерзли или умирали на дорогах, ибо они были лишены всего необходимого, и не
я один восторгался ими.

Из Каменя мы переехали  в Плещаницы, где ставка ночевала 30-го. На Березине
погибло много  наших одиночек и отставших,  которые прежде опустошали все и
лишали наших храбрецов, остававшихся  под своими знаменами, всего, что было
им так  необходимо. Но мы не выиграли от этого  ровно ничего, так как после
переправы  корпуса снова  начали таять  на наших  глазах и  стали возникать
новые банды  отставших. 1-й  корпус существовал только  в лице знаменосцев,
нескольких  офицеров  и  доблестных  унтер-офицеров, не  покидавших  своего
маршала. О 4-м корпусе мало сказать, что численность его сократилась, а 3-й
корпус, который  так доблестно дрался против  молдавской армии, после этого
сражения  растаял  более чем  наполовину.  Польские части  находились не  в
лучшем  положении.  Наша кавалерия,  если  не  считать гвардейских  частей,
состояла  только  из  отставших, банды  которых  наводняли  деревни по  обе
стороны от дороги, хотя  казаки и крестьяне вели против них жестокую войну.
Голод, желание  поесть и  укрыться где-нибудь от морозов  были сильнее, чем
страх перед всеми опасностями.