предстояло нам  пережить, потому, что такие  мелочи наглядно объясняют наше
тогдашнее положение, и потому, что они оказывают всегда огромное влияние на
француза,  готового  воспрянуть духом  от  самого  ничтожного пустяка.  Для
людей, привыкших после выхода  из Москвы находить только необитаемые места,
опустевшие дома и трупы вместо живых существ, было большим событием увидеть
дома, в  которых есть  жители и можно  найти что-нибудь на  ужин. Небольшие
запасы, имевшиеся в Лядах, вместе с теми, которые мы приобрели за деньги по
соседству, насытили людей, привыкших  презирать все опасности, но отнюдь не
желавших  умереть с  голоду -  хотя бы  потому, что они  хотели по-прежнему
бросать вызов этим опасностям.

Казаки производили  постоянные налеты на  дорогу, то и дело  пересекая ее в
промежутках между дивизиями и даже между полками, если они шли на некотором
расстоянии друг от друга.

Легко  представить   себе,  какая   распространялась  тревога  и   как  это
сказывалось  на   моральном  состоянии  армии.   Другое  крайне  неприятное
последствие этих  налетов заключалось  в том, что  становилось очень трудно
поддерживать  связь  не только  между  корпусами, но  даже между  дивизиями
одного и  того же  корпуса. Как я  уже говорил, штаб  главного командования
донесений  не получал,  а его  приказы не  приходили на  место или  шли так
медленно, что их никогда  не получали вовремя. Офицеров генерального штаба,
которые  не считались ни  с какими  опасностями, часто захватывали  в плен.
Чтобы  добраться  по  назначению,  надо  было  согласовывать  свои  путь  с
передвижениями  какой-нибудь части,  с  остановкой корпуса,  с приближением
другого,  шедшего на  соединение с  армией. А  потом, как  передвигаться по
льду? Офицеры, у которых  сохранились лошади, не в состоянии были заставить
их сдвинуться  с места.  Они тащили их  за собой, так как  идти пешком было
гораздо  быстрее. Надо  было самому  быть в  этом положении, быть  одним из
актеров этой великой драмы, чтобы составить себе правильное представление о
ней. Без преувеличения можно сказать, что самые простые вещи превратились в
почти непреодолимые трудности. Честь и слава храбрецам всех чинов и рангов,
которые  сумели не  пасть  духом, ибо  никогда люди  не  подвергались более
жестоким испытаниям  и не проявляли большей  самоотверженности и стойкости.
Вместе  с  ростом  трудностей  росли и  всяческие  опасности,  и все  взоры
обращались к  Орше, которую император также  считал важным опорным пунктом.
Он предписал головной части колонны прибыть туда как можно скорее и заранее
отдал приказание  о том,  чтобы было прочно  занято предмостное укрепление.
Покинув  Ляды  18-го, мы  в  тот  же день  прибыли  в  Дубровну, только  на
следующее  утро, в самый  момент отъезда,  император узнал, что  1-й корпус
соединился в  Красном с войсками, которые,  поджидая его, оставались там на
позициях  против неприятеля,  и,  таким образом,  этот корпус  прошел через
Красное 17-го, то есть  в тот день, когда герцог Эльхингенский мог в лучшем
случае только  выступить из Смоленска. О  3-м корпусе (корпусе маршала Нея,
герцога  Эльхингенского) мы  не знали  ничего определенного; 1-й  корпус не
имел  о нем  никаких сведений  после 16  ноября. Ни  один офицер  оттуда не
приезжал; удалось  ли доехать по назначению  офицерам, которые были посланы
туда?  Император терялся  в  догадках. То  обстоятельство, что  Милорадович
остался  на  своих  позициях,   а  наши  войска  отошли,  давало  основание
предвидеть, что  герцогу Эльхингенскому будут  грозить всяческие опасности.

Резкие взаимные упреки, которыми  потом обменялись оба маршала (Ней, герцог
Эльхингенский, и Даву, князь  Экмюльский), и суровое суждение ставки и всей
армии и  об одном из  них обязывают меня ограничиться  здесь лишь передачей
высказываний императора, мнений князя  Невшательского и тех фактов, которые
во  всеуслышание сообщали  в  ставке лица,  достойные доверия.  Император и
князь  Невшательский  утверждали, что  оба  маршала  должны были  двигаться
согласованно  и  поддерживать  друг  друга; так  как  герцог  Эльхингенский
отступает и его маневры зависят от тех препятствий, которые может поставить
ему неприятель,  то именно  князь Экмюльский должен  был согласовывать свои
маневры  с  его  передвижениями. Но  маршалы  недолюбливали  друг друга,  а
вдобавок  между  ними происходил  недавно  довольно резкий  спор по  поводу
виновников разграбления Смоленска; в  результате они не договорились друг с
другом.  Еще когда  князь  Экмюльский находился  на смоленских  высотах, он
получил  приказ поторопиться  и  передать герцогу  Эльхингенскому такое  же
указание. Он  послал ему  приказ и сохранил  расписку в получении,  а также
рапорт  офицера,  который  передал послание  и  был  довольно плохо  принят
маршалом Неем; по поводу  приказания поторопиться с выступлением Ней сказал
ему, что "все русские  на свете со своими казаками не помешают ему пройти".
Князь  Экмюльский предлагал  ему покинуть  Смоленск вечером  и предупреждал
его,  что он  уже выступает,  чтобы поддержать  дивизию Жерара,  которую он
отправил  накануне  отдельными  эшелонами.  Герцог Эльхингенскнй,  которого
задерживала  в  Смоленске  необходимость  запасти хлеб  для  своих  солдат,
посчитался со вторым сообщением  князя Экмюльского не больше, чем с первым.

Князь  Экмюльский  действовал  так,  как он  предупреждал.  Он  остановился
вечером  всего лишь  на несколько  часов за  Корытней и выступил  оттуда до
рассвета, чтобы  нагнать дивизию Жерара. Услышав  сильную канонаду[221], он
направился на звуки выстрелов.  Увидав, что неприятель перерезал дорогу, он
поспешил сообщить  все эти  сведения герцогу Эльхингенскому  и ускорил свое
движение.  Вскоре он  встретил  несколько довольно  расстроенных частей  из
корпуса вице-короля,  что побудило  его не выжидать  Нея, а идти  туда, где
раздавалась  канонада, в  расчете, что  своим участием  в деле  он принесет
двойную пользу,  то есть  выручит вице-короля и  откроет путь для  Нея. Эта
решимость и хорошая выдержка войск генерала Жерара произвели впечатление на
русских,   встревоженных,  кроме   того,  диверсией,  которую   по  приказу
императора произвела своей атакой гвардия. Неприятель покинул дорогу, и 1-й
корпус соединился с армией. Так князь Экмюльский объяснял тогда это дело, и
так он рассказывал мне о нем впоследствии.

Теперь  я сообщу, что  рассказывали тогда  о происшедшем император  и князь
Невшательскнй. По  их словам,  1-й корпус, получив  сведения об опасностях,
грозивших вице-королю, шедшему впереди этого корпуса, ускорил свое движение
и предупредил  герцога Эльхингенского, но не  потрудился проверить, следует
ли  герцог за  ним.  Он спешил  еще и  потому,  что русские  теснили  его и
тревожили своими нападениями. Имея приказ ускорить свое движение и передать
такие  же  указания  3-му  корпусу,  князь  Экмюльский  думал,  что  герцог
Эльхингенский  как командующий  арьергардом, получив  предупреждение, также
будет  торопиться. Правильного  нападения  на 3-й  корпус не  ожидали,  а о
налетах казаков  на него ничуть не  беспокоились. Князь Экмюльский говорил,