Император  заметил это,  и  в тот  момент  это было  для него  утешительным
зрелищем.  К концу  дня  почувствовалась сырость  и началась  оттепель; для
артиллерии и  обозов дорога  стала трудной. К  счастью, мороз возобновился,
иначе на разбитых дорогах  мы все завязли бы в грязи. В это время Платов со
своей   тучей  казаков   энергично  теснил  вице-короля,   двигавшегося  по
направлению к Витебску.

8-го ставка  была в Городихине.  На один момент у  императора явилась мысль
поехать в  Смоленск, но  с возобновлением мороза  образовалась гололедица и
дорога  сделалась  непроезжей, в  особенности  вечером. Император  опасался
также,  что  в случае  его  отъезда  за ним  потянется  целая куча  солдат,
отбившихся от своих полков,  и это вызовет ночью беспорядок в Смоленске; он
решил поэтому  выждать до  завтра; это было весьма  счастливое решение, так
как, даже  идя пешком  по дороге, с  трудом удавалось удержаться  на ногах.
Легко представить себе, как обстояло дело с лошадьми, из которых ни одна не
была  подкована   так,  как  этого  требовали   условия  русского  климата.
Изнуренные и ослабевшие от лишений, лошади падали на каждом шагу и не могли
найти  точки  опоры,  чтобы подняться  на  ноги.  После нескольких  тщетных
попыток они  оставались лежать  распростершись на земле,  и невозможно было
заставить их вновь попробовать  подняться. Дорога была такой скользкой, что
мы потеряли очень много  лошадей. Именно с этого момента начинаются великие
бедствия нашего отступления.

Почти  все шли  пешком; император,  который ехал  в своем экипаже  вместе с
князем  Невшательским вслед  за гвардией,  два-три раза  в день  выходил из
экипажа  и, по  общему примеру,  в течение  некоторого времени  шел пешком,
опираясь то  на плечо  князя, то на  мое плечо или на  кого-нибудь из своих
адъютантов. Дорога и придорожная  полоса с обеих сторон были усеяны трупами
раненых, погибших  от голода,  холода и нужды.  Даже на поле  битвы никогда
нельзя было видеть таких ужасов. И все-таки, как я уже говорил, несмотря на
наши бедствия  и на эти  ужасы, когда мы завидели  колокольни Смоленска при
ясной  погоде и  солнечном небе,  то оживились  даже те, кто  унывал больше
всех;  ко   многим  вновь  возвратилось  веселье.   Не  вызывалась  ли  эта
беззаботность тем, что опасности, грозившие непосредственно каждому из нас,
притупляли чувство жалости, тогда  как при других обстоятельствах горестное
зрелище,  представлявшееся  нашим  взорам,  внушило бы  это  чувство  всем?

9  ноября  около  полудня мы  вновь  увидели  Смоленск. Император,  который
заранее  отдал  все нужные  распоряжения,  тотчас  же занялся  организацией
раздачи пайков. К сожалению, состояние складов отнюдь не соответствовало ни
нашим  ожиданиям,  ни  нашим  нуждам;  но  так как  лишь  немногие  солдаты
находились в своих частях, то именно этот беспорядок позволил удовлетворить
тех,  кто  был налицо.  Это  было  весьма существенно,  так  как надо  было
ободрить этих  молодцов. Число этих отважных и  верных солдат было, увы, не
очень  велико.  Гражданские  власти  и  начальники  воинских  частей  плохо
помогали губернатору Смоленска генералу Шарпантье; ему удалось собрать лишь
немного  продовольствия,  хотя  в  этой  плодородной  местности  оставались
жители, в общем довольно хорошо относившиеся к нам, когда их не притесняли.
Губернатор всего лишь пять дней тому назад узнал о начавшемся отступлении и
тотчас же  пустил в  ход все средства,  чтобы организовать выпечку  хлеба и
удовлетворить  потребности  нашего  арьергарда,  которому  постепенно  было
послано  все.  Шарпантье располагал  небольшим  числом  пекарей, а  быстрое
передвижение  армии  не дало  его  администрации  (которая, можно  сказать,
существовала  только на  бумаге)  возможности заготовить  хлеб заранее;  не
удалось  даже  использовать  те   запасы,  которые  можно  было  достать  в
смоленских складах. Каждый думал  только о собственном благополучии, и всем
казалось, что  действительный секрет  спасения от опасности  - это спешить,
спешить и спешить. Как можно было добиться какой-нибудь работы от пекарей и
от  чиновников  при таких  настроениях,  доводивших  беспорядок до  крайней
степени? Лишенные  самого необходимого,  многие из офицеров, в  том числе и
офицеры  высших  рангов,  показывали  дурной  пример,  осуществляя  принцип
"спасайся  кто может",  и, не  выжидая своих  корпусов, мчались  в одиночку
впереди колонны в надежде найти чего бы поесть.

Как для  императора, так и для  армии прибытие в Смоленск  и пребывание там
были  ознаменованы  новым  несчастьем;  можно  смело  назвать  этим  словом
сражение, не только обнажившее наши фланги, но и лишившее нас состоящего из
свежих войск подкрепления, которое должно было поднять дух наших утомленных
людей  и остановить  неприятеля,  не менее  утомленного, чем  мы. Император
рассчитывал на  корпус Барагэ д'Илье, недавно  прибывший из Франции; он дал
ему  приказ занять  позиции на  дороге в  Ельню; но авангард  Барагэ д'Илье
занял  невыгодную позицию  в  Ляхове; им  командовал генерал  Ожеро  [210],
который плохо произвел разведку и еще хуже расположил свои войска; авангард
был окружен  неприятелем, подвергся  нападению и попал  в плен. Неприятель,
следивший за Ожеро и, кроме того, осведомленный крестьянами, увидел, что он
не  принимает мер  охраны и  воспользовался этим;  генерал Ожеро  со своими
войсками, численностью  свыше 2  тысяч человек, сдался  русскому авангарду,
более половины которого сам  взял бы в плен, если бы только вспомнил, какое
имя он носит. Эта неудача была для нас несчастьем во многих отношениях. Она
не  только  лишила  нас   необходимости  подкрепления  свежими  войсками  и
устроенных в  этом месте складов,  которые весьма пригодились бы  нам, но и
ободрила неприятеля, который, несмотря  на бедствия и лишения, испытываемые
нашими ослабевшими  солдатами, не  привык еще к таким  успехам. Император и
князь    Невшательский    во    всеуслышание    объясняли    эту    неудачу
непредусмотрительностью генерала Барагэ  д'Илье, который, как они говорили,
сам  лично  ничего  не  осмотрел, но  главным  образом  они приписывали  ее
бездарности  генерала  Ожеро.  Офицеры,  которые побывали  там,  с  горечью
говорили об этом деле и отнюдь не оправдывали обоих генералов. Что касается
императора,  то он  счел  это событие  удобным предлогом,  чтобы продолжать
отступление  и покинуть Смоленск,  после того  как всего лишь  за несколько
дней  и, может  быть, даже несколько  минут до  этого он мечтал  устроить в
Смоленске свой главный авангардный пост на зимнее время.

Это событие, а также потеря Витебска и неудача вице-короля [211], о которой
мы узнали  на следующий день, были  первыми яркими фактами, по-настоящему и
безжалостно раскрывшими  императору глаза на его  положение и на возможные,
последствия  понесенных поражений.  После этих  событий он  согласился, что
невозможно занять позиции в  Орше и Витебске, как он собирался еще 48 часов
тому назад.  К тому  же он узнал,  что герцог Эльхингенский,  который шел в
арьергарде,  имел столкновение  с казаками  под Дорогобужем.  Казалось, все