дня к  нему присоединились войска князя  Экмюльского. Князь, получив в свое
время приказания императора, переслал их герцогу Эльхингенскому и 16 ноября
расположился бивуаками за Корытней,  но, понимая, что весьма важно ускорить
передвижение, он задержался на  бивуаках лишь несколько часов и предупредил
об этом герцога Эльхингенского.

В  Красном   император  бросил  вызов  судьбе,   но  русские  слишком  мало
воспользовались своими  преимуществами. Тем  временем герцог Эльхингенский,
командовавший арьергардом, которому приходилось сражаться каждый день, имел
13 ноября [220] довольно жаркую  схватку с неприятелем и  прибыл в Смоленск
только 15-го. По его  словам, город был разграблен войсками 1-го корпуса, а
по  словам князя  Экмюльского,  - отставшими.  Так или  иначе,  войска 3-го
корпуса,  которые должны  были  найти в  Смоленске хлеб,  нашли  там только
беспорядок,   почти  пустые   склады,  разбросанные  на   улицах  продукты,
отставших,  которые переполняли  город и  заканчивали его  разграбление; не
было никакой администрации и никаких приготовлений, чтобы накормить корпус;
никто не пожелал остаться в Смоленске. Все чины администрации бежали оттуда
вместе со  ставкой и даже оставили в городе 5 -  6 тысяч больных и раненых.

Герцогу  Эльхингенскому, которому  было  поручено уничтожить  оставленную в
Смоленске артиллерию  и взорвать  городские стены, пришлось  заняться также
обеспечением  продовольствия  для  своего  корпуса  на  время  перехода  от
Смоленска  до Орши.  При  том положении,  в котором  находился  герцог, эту
первостепенную   задачу,  заставившую   его  продлить  свое   пребывание  в
Смоленске,  нельзя было  приносить  в жертву  каким  бы то  ни было  другим
соображениям. Надо вспомнить,  что войскам арьергарда приходилось сражаться
на каждом шагу, а в то же время они не могли надеяться раздобыть что-нибудь
в  тех местах,  через которые  они проходили,  так как они  везде проходили
последними.  К  тому  же  арьергард шел  по  следам  пожаров и  разрушений,
которыми был отмечен всюду  путь солдат, отбившихся от своих частей. Таково
было положение  герцога Эльхингенского, когда он  получил ряд приказаний от
императора, а  к вечеру -  письмо князя Экмюльского, который  сообщал ему о
последних  событиях и  предупреждал,  что, не  желая подвергать  риску свои
войска и  дать противнику  возможность подтянуть подкрепления,  он двинется
ускоренным  темпом;  князь предлагал  ему  поступить таким  же образом,  по
герцог  Эльхингенский мог  выйти  из Смоленска  только  ночью (с  16 на  17
ноября).  Ему  приходилось  выбирать  между весьма  реальной  опасностью  -
дождаться  того,  что  его солдаты  будут  разбегаться,  когда им  придется
умирать от голода, и опасностью сражения с превосходными силами неприятеля;
он выбрал  решение соответствовавшее его отваге  и испытанному мужеству его
войск.

- Все казаки и все русские в мире, - воскликнул он, получив сообщение князя
Экмюльского, - не помешают мне соединиться с армией!

Он  сдержал  свое слово  и  доказал,  что его  отвага  в состоянии  сделать
невозможное.

Я излагал уже все  те соображения, которые заставили императора выступить в
путь, и  говорил о  принятых им мерах.  По его мнению,  заставив неприятеля
отдалиться от  дороги, он  сделал все, что  мог сделать полководец  в таком
затруднительном  положении. По-прежнему  убежденный, что  Кутузов старается
скрыть от  него какие-то маневры  и что задача спасения  всей армии властно
повелевает ему торопиться, император нагнал гвардию и свой штаб в Лядах. По
дороге  он  узнал  от  отставших, занятых  добыванием  продовольствия,  что
русские  собрали  много  пехоты  и  кавалерии в  Добром.  Один  крестьянин,
которого ночью привели к нему, утверждал даже, что вчера много войск прошло
в Романове; это подтверждало  предположения императора о намерении Кутузова
опередить его.

В 4 часа утра  император прислал за мной. Повторив снова то, что он говорил
нам в  предыдущие вечера, и перечислив  соображения, которые легли в основу
его решения,  император выразил  сожаление о том, что  не приказал корпусам
выступать из  Смоленска с промежуткамн не  больше чем в 24  часа, а также о
том, что не направил еще раньше Жюно и часть гвардии для прикрытия Орши. Он
заявил затем, что намерен ускорить свое передвижение.

-   Мне  могут   устроить   здесь  какие-нибудь   каверзы,  -   сказал  он.

Корпусам, которые  оставались на  позициях, чтобы прикрывать  Красное, было
приказано выждать  прибытия колонны князя Экмюльского  в расчете на то, что
князь согласно последним распоряжениям  штаба будет двигаться не иначе, как
сохраняя связь с герцогом Эльхингенским.

Связь с корпусами, то есть передача приказаний и донесений, сделалась почти
невозможной или осуществлялась так  медленно, что приказы и донесения редко
получались вовремя. Офицеры генерального штаба, по большей части лишившиеся
своих лошадей,  передвигались пешком,  а те, у  которых сохранились лошади,
прибывали  на место  ничуть не  быстрее, так  как не могли  заставить своих
лошадей передвигаться  по льду. Морозы усилились,  и дорога стала еще более
трудной, чем раньше. Местность  сделалась еще более холмистой, и спускаться
по  склонам  было  невозможно.  Легко  представить  себе,  какие  трудности
приходилось преодолевать  артиллерии и обозам и  как много лошадей потеряла
артиллерия  при этом  переходе!  Под Лядами  пришлось спускаться  но такому
крутому склону, а его  оледеневшая поверхность была так отполирована телами
многочисленных  людей и  лошадей, которые  просто скатывались вниз,  что мы
вынуждены были  поступить, как и все,  то есть сесть на  лед и скользить на
собственном заду. Император должен  был поступить таким же образом, так как
тысячи  рук, которые  протягивались  ему на  помощь, не  представляли собою
какой-либо прочной  опоры. Пусть же представят  себе, каково было положение
солдат  с  их  ранцами и  ружьями,  положение  людей, которые  сопровождали
артиллерию  и обозы,  и, наконец,  положение всадника,  который подвергался
риску быть раздавленным своей  лошадью, так как благодаря своей тяжести она
катилась вниз быстрее, чем он.

В  Лядах мы  нашли местных  жителей и  кое-какое продовольствие;  по дворам
разгуливали куры  и утки;  все были поражены,  так как со  времени перехода
через Неман мы не видели ничего подобного. При виде этого достатка все лица
разгладились  от  морщин. Всем  казалось,  что наступил  конец лишениям.  Я
отмечаю  эти  мелкие  подробности  наряду  с  грозными  событиями,  которые