устройства армии на зимних квартирах, а также тем впечатлением, которое эти
события произвели па армию.

- Со  времен Байлена [212], -  повторял император, - не  было примера такой
капитуляции в открытом поле.

Он опять  говорил о польских  казаках, которые, по его  словам, должны были
прибыть к  нам в ближайшие дни. Он  перечислял воинские части, прибывшие на
подкрепление  к  князю  Шварценбергу,  и  другие  корпуса;  ему  доставляло
удовольствие называть эти корпуса, которые должны были постепенно подойти и
частью  вышли уже  из Вильно,  а частью  были готовы к  выступлению оттуда.
Император  по-прежнему  мечтал, что  ему  удастся все  восстановить и  даже
занять внушительные позиции, как только он будет иметь в своем распоряжении
минские склады.

- Я  найду подкрепления на каждом  шагу, - говорил он,  - тогда как Кутузов
будет ослаблять свои силы  переходами и будет отдаляться от своих резервов.
Он  остается в  стране,  которую мы  истощили.  Для нас  имеются склады,  а
русские будут умирать от голода.

Увы,  злосчастный  рок  преследовал  нас  и готовил  для  императора  новые
испытания: он с такой уверенностью говорил о складах, которые считал якорем
спасения для  армии, а на следующий день, то есть 16  ноября[213], они, как
мы это вскоре узнали, попали в руки неприятеля.

Хотя император пытался внушить иллюзии другим, но сам он был очень удручен.
Самым неприятным для него было отсутствие всяких сообщений из Франции, и он
не скрывал  этого от меня. Мы  дошли до того, что  раз в два дня пересылали
маленькие  записочки  в  Вильпо через  поляков  или  других людей,  которых
удавалось  соблазнить  крупным  вознаграждением.  Часто  от  них  требовали
только,  чтобы  они  сдали  малозначащие записки  в  какую-нибудь  почтовую
контору, имеющую  свободное сообщение с Германией.  Как-то раз одному еврею
заплатили  2500 франков  за пересылку  нескольких строк  великому канцлеру.
Дарю,  который  отправлял   это  послание,  воспользовался  случаем,  чтобы
написать  также несколько  слов своей  жене. Только  это письмо и  дошло по
назначению.  Как оно  дошло? Графиня  Дарю не  знала этого сама.  Итак, она
получила  письмо от  мужа,  а императрица  не получала  ни одного  слова от
императора! Полиция и почта были взволнованы. Письмо Дарю, в высшей степени
успокоительное, как  легко себе представить, доставило  большую радость его
семье  и произвело  большую сенсацию  в Париже.  Мадам Дарю  показывала его
всем,  и  почерк  ее  мужа был  слишком  хорошо  известен,  для того  чтобы
кто-нибудь мог усомниться в подлинности письма. Все терялись в догадках. Из
многочисленных  депеш,  посылавшихся  при  помощи переодетых  офицеров  или
местных жителей,  только одна или две дошли  по назначению. Так как деловая
переписка велась только шифром,  то император не придавал никакого значения
этим  письмам,  считая, что  они  должны  лишь доставлять  Парижу и  Вильно
сообщения  об армии  и  о нем  самом. Но  этих  сообщений там  не получали!

После того  как вице-король  соединился с нами, все  войска двигались одной
колонной и  по одной и той же дороге.  Легко себе представить, какая пробка
образовалась  в  дефиле.  Все  время  приходилось  подыматься  на  холмы  и
спускаться с  них, а дорога  представляла собой сплошной лед,  на котором с
трудом  держались  на  ногах   даже  пешие.  Каждое  мгновение  приходилось
сбрасывать с дороги экипажи и фургоны, загромождавшие путь. Все торопились,
и  никто не заботился  о наведении  порядка. Штаб главного  командования не
сомневался, что  ему будут плохо повиноваться  и что если даже восстановить
порядок, то он продержится  не более минуты, а потому и не принимал никаких
мер. По  обыкновению, все предоставлялось усмотрению  начальников в расчете
на  то, что они  сообразят, как справиться  с делом.  А они видели  зло, но
считали,  что попытки  пресечь его  не приведут  ни к  чему, так  как через
мгновение зло возродится снова,  и в результате они ничего не делали, чтобы
прекратить беспорядок,  который разрастался повсюду как  потому, что такова
природа  беспорядка, так  и  потому, что  остающиеся безнаказанными  дурные
примеры  действуют  заразительно. Как  можно  было  к тому  же добиться  от
кого-либо  выполнения  обязанностей, когда  они  так  тяжелы для  человека,
которому не  дают есть, да еще  в такую погоду, когда  его пальцы замерзают
тотчас  же, как  только  он их  обнажит? Как  можно было  делать какие-либо
распоряжения,  когда мы  находились в  непрерывном движении,  когда офицеры
генерального штаба  лишились своих  лошадей и по большей  части должны были
для передачи приказаний отправляться  пешком, когда все сгрудились на одной
дороге,  а на флангах  были казаки,  которые почти неотступно  следовали за
нами? Не  было ни одной кавалерийской бригады,  которая была бы в состоянии
прикрывать наше  движение. Истощенные, неподкованные лошади  не могли идти.
Люди тащили  их за узду. Если  не считать гвардии, которая  тоже была очень
ослаблена, то  у нас не оставалось  нужных кавалерийских сил, чтобы выслать
достаточно сильную разведку, которая  могла бы добыть определенные сведения
о позициях неприятеля. Такая разведка и не производилась, хотя у императора
уже было  предчувствие, что  неприятель производит маневр,  цель которого -
попытка какой-то операции против нас.

Возле  Корытни  по  гвардии было  дано  несколько  пушечных выстрелов;  нам
показалось,  что  в русском  корпусе,  который открыл  этот огонь,  имеются
пехотные  части; все  это укрепило  императора в  его мнении  о предстоящем
нападении неприятеля. Позже мы  узнали, что это был корпус Остермана. В тот
момент он не предпринял больше ничего.

Мы не встречали нигде ни одного крестьянина, никого, кто мог бы служить нам
проводником. Никаких способов получить сведения! Несколько польских отрядов
из гвардейского  корпуса, посланных на поиски,  возвратились после стычки с
казаками. Они оттеснили казаков и зарубили нескольких из них, но наткнулись
на  большой неприятельский  корпус,  что вынудило  их отступить,  и  они не
захватили ни  одного казака,  который мог бы  дать нам сведения  о войсках,
находившихся так  близко от нас. Мы были  подобны людям, сидящим в секрете,
которым разрешили только выйти  подышать вольным воздухом; мы не знали, что
происходит вокруг  нас. После  Смоленска император говорил  нам, что успех,
одержанный русским  авангардом над  генералом Барагэ д'Илье,  вскружит всем
голову и Кутузов будет вынужден выйти из своего пассивного состояния. Он не
ошибся, но  так как гвардия  еще оставалась в целости  и сохраняла воинскую
выправку, то он был  спокоен за результаты столкновения, какие бы формы оно
ни приняло.