находится под верховенством Франции  или во всяком случае в союзе с ней. Он
прибавил, что  так как  Винценгероде является его подданным,  то он предаст
его военному суду, который  предъявит ему еще и обвинение в шпионаже, и его
расстреляют как изменника. Чем  более Винценгероде пытался оправдаться, тем
более  император  сердился,  обвиняя  его в  том,  что  он давно  подкуплен
Англией,  участвует во  всех заговорах  против императора и  Франции, хотел
совратить французских солдат в  Москве, подстрекал их к дезертирству и учил
их  подлости  от  имени  государя,  который  презирал  бы  такие  действия.
Вянценгероде  ответил, что  он отнюдь  не родился  в стране , принадлежащей
Франции, к тому же  не был на родине с детства и уже много лет находится на
русской  службе из  привязанности  и признательности  к своему  благодетелю
императору Александру.

Стараясь  затем  ослабить  справедливые  упреки императора  по  поводу  его
действий  в Москве,  он  сказал, что  вел переговоры  лишь для  того, чтобы
избежать  ненужного кровопролития  и  прежде всего  спасти Москву  от новых
бедствий; так  как французы все равно должны  эвакуировать ее, то он только
предлагал сделать  это без боя, что  соответствует обоюдным интересам, и т.
д.  Император,  все  более  и более  раздражаясь,  повысил  голос до  такой
степени,  что  его мог  слышать  дежурный конвой.  Свита императора  отошла
поодаль с  самого начала разговора.  Все были, как на  иголках. Мы смотрели
друг  на друга,  и  каждый мог  прочесть по  глазам  своего соседа,  что он
удручен этой неприятнейшей сценой  между государем и пленным офицером, хотя
поведение  этого офицера в  Москве не  могло внушить никакого  сочувствия к
нему.  Я  разговаривал  с герцогом  Пьяченцким [204] ; происходившая  сцена
наводила  нас обоих  на  весьма грустные  размышления. Князь  Невшательский
чувствовал себя  особенно неловко, так как  он остался подле императора. Об
этом говорили  взоры, которые он кидал на нас,  а потом, когда под каким-то
предлогом  ему удалось  отъехать от  императора и  приблизиться к  нам, это
подтвердили  и   его  слова.  Император  приказал,   чтобы  жандармы  увели
Винценгероде.  Так как  никто не  передал дальше  этого приказа, то  он так
громко   крикнул,    чтобы   прислали   жандармов,дчто    два   жандарм   ,
прикоhандиров`нные к  конвою, выступило впередо Император  еще таз повторил
Винценгероде некотофые из о!винений( которыб он ужеаему преаъявил, аобавив,
что  тот  заслужиаает  бытш  расстрглянным  как измейник.  При  этом  слове
Винтенгероде, который слушал его  до сих пор с опущенным взором, выпрямился
во весь  рост, гордо поднял голову  и, пристально глядя на  императора и на
тех, кто стоял поближе  к нему, ответил, возвышая голос и сам идя навстречу
жандармам, остановившимся поодаль:

-  Как вам  будет  угодно, государь,  но ни  в  коем случае  не  в качестве
изменника.

Недалеко  от  того  места,  где  мы  стояли, виднелся  большой  и  красивый
помещичий дом. Император, нервное  раздражение которого не утихло, приказал
двум гвардейским эскадронам отправиться обыскать и поджечь этот дом, говоря
при этом:

- Так как господа  варвары считают полезным сжигать свои города, то надо им
помочь.

Приказ был выполнен с полнейшей точностью. Единственный раз я слышал, чтобы
император   отдавал  подобные   приказы.   Наоборот,  он   всегда  старался
предотвращать  и не допускать  зло, которое  разоряет только частных  лиц и
причиняет  вред только  им.  В Верею  император возвратился  до наступления
ночи. В городе не оставалось ни одного жителя.

Согласно нашему уговору с князем Невшательским, я зашел за ним, и мы вместе
отправились  к  Неаполитанскому  королю,  чтобы убедить  его  поговорить  с
императором  насчет  Винценгероде.   Мы  уже  истребовали  от  Винценгероде
сведения  о  его семье  и  точные данные  о  том, когда  именно он  покинет
Германию, и,  когда мы  возвращались, князь Невшательский  уже нашел случай
объяснить  императору, что  Винценгероде не  был его подданным.  Чем больше
император сердился, тем меньше  меня страшили последствия этого дела, ибо у
государей,  как  и  у  всех  людей,  есть совесть,  которая  повелевает  им
исправлять совершенные ими несправедливости. Но так как для пленников время
тянется  долго, то  мы старались  поскорее добиться решения,  которое можно
было  предвидеть  заранее, но  без  которого нельзя  было устранить  всякие
поводы к беспокойству.

Император вызвал меня, чтобы  узнать, нет ли каких-нибудь новых сведений об
эстафете.  Этот вызов  показался мне  добрым предзнаменованием, так  как он
последовал отнюдь  не в урочный час. Хотя  император очень смягчился, но он
чувствовал  еще потребность излить  свою желчь.  Я слушал его;  я признавал
незаконность действий  Винценгероде в Москве и  соглашался, что он подлежит
суду и  осуждению в том корпусе, который взял его в  плен; но я сказал, что
император не  мог вызвать его В  лично говорить с ним  лишь для того, чтобы
осуществить   акт  бесполезной   теперь   суровости,  и   что  он   проявил

уже достаточно суровости в  разговоре с ним, чтобы еще надо было наказывать
его. Я  добавил, что жестокость с его  стороны будет казаться теперь личной
местью,  результатом раздражения  против императора  Александра, адъютантом
которого  был Винценгероде,  а между  тем государям нет  надобности драться
лично, когда прогремело уже столько пушечных выстрелов.

Император рассмеялся и добродушно потянул меня за ухо, как он всегда делал,
когда хотел обласкать кого-нибудь. Он сказал:

- Вы правы,  но этот Винценгероде - дрянной человек и интриган. Подобает ли
человеку  такого ранга  заниматься  совращением солдат,  унижаться до  роли
шпиона и  совратителя, позволять  себе пользоваться именем  своего монарха,
чтобы подстрекать  солдат к бунту и подлости? Я  отошлю его во Францию... Я
предпочел бы,  чтобы был  захвачен в плен какой-нибудь  русский, потому что
эти  иностранцы,  служащие  тому,  кто  предлагает  больше,  не  такой  уже
прекрасный трофей.  Вы итересуетесь  им, конечно, из-за  Александра. Ладно,
ладно,  ему не  сделают зла.  Император слегка  потрепал меня по  щеке; это
служило у  него знаком большой ласки.  Я сразу заметил, что  он ищет только
предлога,   чтобы   отказаться   от   своего   первоначального   намерения.

Я не заставил себя  просить и поспешил удалиться с такой приятной новостью,