приказал занять  церковь и два дома и устроить  в них бойницы; занятие этих
зданий укрепило нашу оборонительную линию и не позволило русским прорваться
через нее, несмотря на их многочисленные атаки и значительное превосходство
сил; это дало дивизии Бруссье, то есть головной дивизии 4-го корпуса, время
подойти  и выручить  Гийемино. В  то же  время авангард Кутузова  подошел к
Дохтурову, так  что с  обеих сторон были  брошены в бой  свежие войска; бой
возобновился с  новой силой  и превратился в  настоящее сражение. Четвертый
корпус  держался с  большим  мужеством, несмотря  на преимущество,  которое
давали   русским   их  позиции,   господствовавшие   над  всеми   пунктами,
подвергавшимися нашей  атаке. Кроме того, они  превосходили нас числом, и у
них было больше артиллерии.

Бой был решен в  нашу пользу итальянцами, которые соперничали в храбрости с
французами.   Этого  благородного   соревнования  было   достаточно,  чтобы
преодолеть все препятствия. В  конце концов мы овладели городом и позицией.

Император  прибыл  в  11  часов  и заставил  поспешить  князя  Экмюльского,
которого он направил на правый фланг принца Евгения; гвардия также получила
приказ  поддержать принца,  1-й  корпус вступил  в строй  к двум  часам. Мы
явственно видели маневры русских  и думали, что Кутузов воспользуется всеми
выгодами  своей  неприступной позиции,  чтобы  остановить  наше движение  и
самому перейти  в наступление.  Но нам хватило одного  только 4-го корпуса;
Даву принял лишь незначительное участие в бою. У нас были выведены из строя
не  менее 4  тысяч человек,  а русские  потеряли убитыми  необычайно много.
Вечером и  на следующий день я вместе  с императором объехал поле сражения,
осматривая его с величайшим вниманием.

Вечером справа  от Городни, где расположилась  ставка, появились казаки. Мы
думали, что  это какой-нибудь  заблудившийся отряд, который  попадет в руки
нашего сторожевого охранения; мы  не обратили на них внимания, тем паче что
в этих же окрестностях, хотя и по другую сторону от дороги, мы уже гонялись
сегодня около полудня за  новыми казаками, у которых были кресты на шапках.
Это были конные ополченцы, организованные взамен донских казаков; их отряды
назывались по именам выставивших их губерний.

По общему  мнению, Кутузов мог бы лучше защищать  свои позиции[200]. Должно
быть, защита была поручена небольшому арьергарду.

Ему  ставили в  вину, что  он пожертвовал  большим числом людей  и потерпел
поражение, не достигнув своей цели; эта цель должна была заключаться в том,
чтобы удерживать позиции, если  уж он оборонял их, по крайней мере до ночи.
В  действительности Кутузов,  который  узнал о  выступлении императора  (из
Москвы)  только  23-го,  был  захвачен  этим  врасплох  и  лишь  постепенно
направлял на поддержку Дохтурова  различные воинские части только для того,
чтобы  прикрыть отступление  своей  армии на  Юхнов,  так как  он не  хотел
подвергаться риску большого сражения.

Император узнал эти подробности  на следующий день от одного захваченного в
плен офицера штаба Дохтурова.  От него же он узнал, что Дохтуров был послан
Кутузовым в Боровск 23-го, как только он узнал о нашем выступлении; так как
оказалось,  что мы  уже находимся  там, то  Дохтуров поспешно  направился к
Малоярославцу,  где также была  уже дивизия  Дельзона; но дивизия  эта была
слишком  слаба, чтобы  оказать  ему сопротивление;  Кутузову казалось,  что
Дохтуров движется  слишком медленно,  и офицеры генерального  штаба один за
другим  отправлялись  к Дохтурову,  чтобы  его поторопить,  заявляя во  все
услышание,  что  главнокомандующий  не  получает  других  сообщений,  кроме
сообщений  о  движении  французов.  От этого  же  офицера  мы узнали  много
другого, в частности о нежелании императора Александра вести какие бы то ни
было   переговоры   и   об   отданных   им  по   этому   поводу   приказах.

- Теперь начинается моя  кампания, - ответил он офицеру, который привез ему
первую  депешу Кутузова, сообщившую  о миссии  Лористона и о  переданных им
предложениях. (Об этих подробностях я говорил уже в соответствующем месте.)

Два  наших корпуса  заняли  позиции перед  Малоярославцем. Дороги  были так
разбиты, что  только часть  артиллерии, да и  то с трудом,  могла добраться
днем до поля битвы.  Император возвратился на ночевку в Городню - маленькую
деревушку в  расстоянии одного лье от Малоярославца;  он ночевал там в избе
возле  моста.  Почти все  мы  ночевали  на бивуаках.  Успех вице-короля  не
достигал цели.  Мы захватили неприятельские позиции,  но Кутузов ускользнул
от  нас.  Таким  образом,  наше  положение  не  изменилось,  а  наша  армия
находилась не  в таком состоянии, чтобы  преследовать неприятеля; к тому же
погода не  позволяла откладывать  дольше осуществление проекта  перехода на
зимние  квартиры.  Более чем  когда-либо  нужно  было принять  определенное
решение.

В течение  всей ночи император  принимал донесения, отдавал приказы  и - на
сей раз  - говорил с князем  Невшательским о трудности положения. Несколько
раз он вызывал меня,  Дюрока и герцога Истрийского, беседовал с нами, но не
принимал никакого решения. Пойдет ли он за Кутузовым, который, по-видимому,
уклоняется от встречи с ним, так как покинул неприступные позиции? По какой
дороге  пойдет он к  Смоленску, если  окажется, что неприятель  не занимает
позиций  за  Малоярославцем?  Нужно  было принять  решение,  и  по-прежнему
труднее всего императору было принять решение, удалявшее его от неприятеля,
с которым он так стремился померяться силами.

За час  до рассвета (в ночь на 25 октября)  император снова вызвал меня. Мы
были одни.  У него  был очень озабоченный  вид, и, казалось,  он чувствовал
потребность излить душу, высказать гнетущие его мысли.

- Дело становится серьезным, - сказал он мне. - Я все время бью русских, но
это не ведет ни к чему.

Минут пятнадцать продолжалось молчание,  и император ходил взад и вперед по
своей маленькой комнатке. Потом он сказал:

- Я  сейчас удостоверюсь сам,  находится ли неприятель на  позициях или же,
как видно по всему, отступает. Этот чертов Кутузов не примет боя! Прикажите
подать лошадей. Едем!