Винценгероде. -  Успенское. - Император собирается  возвратиться в Париж. -
Михайловка. - Первые сообщения о заговоре Мале. - Впечатления императора. -
Смоленск.  - Корытня.  -  Император снова  говорит о  своем  возвращении во
Францию.



Возвращаюсь к прерванному рассказу. Император вместе с гвардией выступил из
Москвы  только 19 октября  около полудня.  Так как Неаполитанский  король в
ряде   донесений  подтверждал   сведения  об  отступлении   неприятеля,  то
одновременно с императором выехал весь его двор. За армией потянулось много
беженцев. По дороге мы  встретили много раненых в сражении под Вороновым, и
только теперь  император узнал  все подробности этого боя.  В числе раненых
был офицер  из полка  карабинеров князь Шарль  де Бово. У  него ударом пики
было сломано  бедро; он  ехал в телеге  на перевязку в  Москву. Несмотря на
боль  и  страдания,  причиняемые  таким способом  передвижения,  несчастный
молодой человек  сохранял изумительное мужество и  спокойствие. Он улыбался
и, казалось,  был скорее горд, чем недоволен  своею раной. Я не сомневался,
что мы  не вернемся больше в Москву и что  она может сделаться ареной новых
бедствий;  так как  я не мог  отлучиться от  императора, то я  просил графа
Тюренна догнать  де Бово и вернуть  его, сказав ему, чтобы  он направился в
ставку, от  которой мы находились  в расстоянии одного лье.  Тем временем я
попросил у императора разрешения  поместить де Бово в один из его экипажей.
Он согласился  на это с полнейшей готовностью и  сказал мне, чтобы я принял
на себя  заботу о  раненом. Спокойствие и твердость  этого молодого офицера
спасли  его. Два  дня спустя  мне посчастливилось  устроить точно  таким же
образом де  Мальи, сына маршала, который  был ранен в том  же самом бою. Мы
довезли обоих раненых до Вильно, откуда они благополучно доехали до Парижа.

Мы ночевали во дворце  в Троицком и провели там весь день 20 октября, чтобы
подтянуть  отстающих; отставало  еще  много людей  и повозок.  Именно здесь
император  окончательно  принял решение  покинуть  Москву.  На это  решение
повлияли потери  в сражении под Вороновым,  выяснившееся для него состояние
нашей кавалерии  и, наконец, уверенность в том,  что русские не хотят вести
переговоры.  По-прежнему  желая  атаковать  Кутузова,  он  двинулся  дальше
ускоренным  темпом, собираясь  в результате  ожидаемой им  победы отбросить
Кутузова за Калугу и решив разрушить оружейный завод в Туле - самый крупный
в  России;  после  этого  император  во  что  бы то  ни  стало  рассчитывал
направиться  к  Смоленску, где  он  хотел устроить  свой авангардный  пост.
Герцог Тревизский получил приказ  эвакуировать Москву 23-го, если он до тех
пор  не получит  других  распоряжении, а  пока приготовить  все  для взрыва
Кремля и  казарм. Донесения  Неаполитанского короля сообщили,  что русские,
которые сами  понесли чувствительные  потери под Винковым,  лишь очень вяло
преследовали его до Мочи, а Кутузов отошел к своим тарутинским укреплениям;
спустя  несколько  дней эти  сведения  полностью  подтвердились  [197].  На
флангах  нашего  маршрута  появились  казаки,  но пересечь  дорогу  они  не
решались.

Я послал  отряды для охраны эстафет  и принял меры к  тому, чтобы парижские
эстафеты с предпоследнего  этапа перед Москвой направлялись непосредственно
к нам, но из-за  оперировавших в этом районе казаков эстафеты задержались и
не  приходили  в  течение  трех  дней,  что  беспокоило  императора  и,  по
обыкновению, раздражало  его до  последних пределов. На второй  день он мне
сказал:

- Я вижу, что  мне придется подойти поближе к моим резервам, так как если я
даже  отброшу  Кутузова  заставлю  его эвакуировать  Калугу  и  тарутинские
укрепления,   то  казаки   все  равно   будут  по-прежнему   тревожить  мою
коммуникационную   линию,    пока   ко   мне   не    придут   мои   поляки.

В связи с этим  император жаловался на герцога Бассано и г-на де Прадта, не
щадя  ни  того, ни  другого.  По  поводу Бассано  он  вспоминал, как  турки
заключили мир с русскими,  а шведы вступили с ними в союз, и обвинял его во
всех своих  теперешних затруднениях и в  тех последствиях, которые могли из
них  возникнуть,   приписывая  их   непредусмотрительности,  небрежности  и
бесталанности  своего министра  и  своего посла.  В том  же  духе император
говорил  с  князем  Невшательским,  а  потом  еще  раз со  мной,  когда  мы
отправлялись в Игнатьево, где ночевали 21-го.

Оба   разговора  показали   мне,   что  император   убедился,  наконец,   в
необходимости  отступления,  но  еще  не  хотел признать,  что  он  решился
отступать. Быть может, он  еще колебался и, увлекаемый непреодолимым роком,
был склонен  сожалеть о Москве и  возвратиться туда, по-прежнему льстя себя
надеждой  на  крупную победу  и  на  переговоры или  на перемирие,  которое
уладило бы  все. Судя по тому, что говорил  мне князь Невшательский, и судя
по  распоряжениям,  сделанным  22-го,  т.  е.  в  тот  день,  когда  ставка
находилась в Фоминском, я  этого не думаю. Погода была плохая, шел дождь, и
дорогу так размыло, что  мы с трудом могли дойти до Боровска в два перехода
по проселочной  дороге. Упряжные  лошади гибли, их  доконали ночные холода.
Лошадей  пало много,  и нам  приходилось уже  оставлять на  дороге зарядные
ящики и  обозные повозки. Накануне вечером  князь Невшательский сказал мне,
что император,  беседуя с ним об  армии, о своих передвижениях  и о текущих
событиях, впервые  не говорил  о своем проекте удержать  Москву как военную
базу, покуда  армия оккупирует плодородную Калужскую  губернию, как называл
ее   император;  эта   оккупация  была,   конечно,  скорее   показной,  чем
действительной  целью   нашего  похода,  так   как  соображения,  внушенные
императору задержкой эстафеты и  высказанные им князю Невшательскому и мне,
отнюдь  не  говорили о  том,  что он  уже  принял на  этот счет  какое-либо
окончательное решение.



дальше, но новое донесение побудило его остаться в Боровске, и только утром
24-го он  выступил к  Малоярославцу, в расстоянии четверти  лье от которого
дивизия Дельзона  дралась с  восхода солнца против корпуса  Дохтурова[199].
Дельзон  делал чудеса,  пока  не подошел  вице-король, который  поспешил на
помощь  к нему, как  только узнал,  что Дельзон сражается  с превосходящими
силами   неприятеля.   Дельзон   был   убит  в   рядах   своих   храбрецов.

Генерал  Гийемино заменил  его,  восстановил положение  и как  опытный боец