можно заключить  только в Москве, то  он обдумывал всяческие способы, чтобы
держаться в  Москве, подобно человеку, который,  поверив, что он преследует
выгодные и  даже необходимые цели,  долго обдумывает дело и  в конце концов
начинает верить в его  возможность, убеждается в этом и хочет, чтобы другие
тоже были убеждены. Исходя  из этих предположений, он говорил о возможности
расположить армию в Калуге  и о большом наступлении на этот город (причем в
Москве останется только гарнизон),  хотя бы для того, чтобы посмотреть, что
будет  делать русская  армия. Он  жаловался, что  наборы в  Польше проходят
медленно,  что   г-н  де  Прадт  ничего   не  делает,  не  выполняет  задач
представительства, ничего  не соображает и своей  скупостью и бестактностью
испортил все дела в Варшаве.

- Если  бы я  послал Талейрана, -  прибавил он, -  то у меня было  бы уже 6
тысяч   казаков  и   мои  дела   тотчас  же   приняли  бы   другой  оборот.

Все свои затруднения он приписывал исключительно помехам со стороны казаков
и при этом твердил, что у него больше чем нужно сил, чтобы разбить Кутузова
и двигаться куда ему угодно.

Трудности, связанные  с зимою, с абсолютным  отсутствием всего необходимого
для  защиты  людей  от  морозов и  т.  п.,  не  принимались  им, в  расчет.

- Вы не  знаете французов, - говорил он мне, - у  них будет все, что нужно;
одна вещь будет заменять другую.

Он  высмеивал мои  соображения  о подковах  для лошадей,  уверяя,  что наши
артиллерийские и  кавалерийские офицеры и наши  кузнецы не менее хитроумны,
чем  русские. Много  раз, однако,  он говорил  о том,  что было  бы выгодно
отойти ближе  к своим  корпусам, стоящим на  Двине, но главным  образом для
того, чтобы  внушить им ту энергию, которую он  не в состоянии был передать
им  на   расстоянии.  Он   жаловался,  что  генералы   не  умели  полностью
использовать  находящиеся  в  их  распоряжении силы.  Император,  казалось,
говорил с полным доверием  ко мне и даже с полной непринужденностью. По его
словам,  ни один  из маршалов,  за исключением  герцога Далматского [191] и
маршала Сен-Сира, не был способен руководить армией, насчитывающей 30 тысяч
человек.

- У  императора Александра, -  сказал он, - есть  отчасти лучшие помощники,
чем  у меня,  так  как Витгенштейн  хотя и  сделал несколько  глупостей, но
частенько  маневрировал лучше,  чем  его противники.  Герцог Реджио  храбро
сражается  на  поле  битвы, но  он  самый  посредственный, самый  бездарный
генерал,  какой  только  существует.  Сен-Сир  -  человек  талантливый,  но
теоретик;  он видит  только то,  чем занят  сейчас, а  между тем  при таких
крупных  операциях, как  теперешние, нужно,  чтобы все сочеталось  в единую
систему.

В  заключение он  с  полной уверенностью  сказал, что  ответ  из Петербурга
придет  и во  всяком случае  Кутузов заключит  перемирие с  Лористоном; при
таком  положение вещей,  если  он уйдет  из  Москвы, то  потеряет все  свои
преимущества;  этот  отход  даже помешает  ему  получить  ответ и  добиться
результата; эвакуировать Москву значило бы признать себя побежденным, тогда
как в действительности он был победителем во всех сражениях; таким путем он
отнял  бы  у себя  возможность  заключить  мир. Он  добавил, что  император
Александр  остережется  позволить ему  провести  зиму в  Москве, откуда  он
сможет заняться организацией страны;  оккупация Москвы - не пустая вещь для
русских  помещиков,  так  как она  лишает  их  доходов; крестьяне,  которых
заставили  бежать  из  своих  деревень,  объедают губернии,  в  которые  их
направили. Русские не могут долго переносить такое положение вещей; Кутузов
и его генералы знают это очень хорошо и желают мира; эти соображения мешают
ему, между  прочим, атаковать Кутузова в  настоящий момент: впрочем, погода
стоит такая хорошая, что он решит этот вопрос в ближайшие дни.

- Зима не начинает  свирепствовать сразу в течение 24 часов, - сказал он. -
Мы не  так привыкли  к здешнему климату,  как русские, но,  по существу, мы
здоровее их.  В сущности осень еще  не прошла, и будет  много хороших дней,
прежде чем наступит зима.

- Не  верьте в  это, государь, -  ответил я. - Зима  ворвется внезапно, как
бомба, и при том состоянии, в котором находится армия, ничего не может быть
страшнее.

Из этого  разговора слишком ясно видно, на  что император надеялся, чего он
желал,  к  чему он  стремился,  и  нет никакой  надобности прибавлять  сюда
какие-либо  пояснения.  Ясен  мотив,  который заставлял  его  оставаться  в
Москве,  ясно даже,  почему  он не  наступал немедленно  на  русскую армию,
которую он  - при  всех предположениях -  хотел разбить прежде,  чем начать
какое-либо движение. Должно быть, он очень сильно рассчитывал на мир или по
крайней мере  на перемирие, так  как ему небезызвестно было,  что к русским
прибывали многочисленные  подкрепления, и  это поднимало их  дух, тогда как
небольшие стычки и перерыв наших сообщений действовали на наше настроение в
обратном смысле.  Можно сказать  определенно (у императора  никогда не было
двух  мнений на  этот  счет), что  он решил  атаковать русских,  псе равно,
придется  ли  ему  отступать  или  расположиться  на зиму  в  Москве,  либо
где-нибудь  в другом  месте. На  случай победы  он склонялся к  тому, чтобы
оставаться  в Москве,  а в  случае поражения  или при  отсутствии решающего
успеха он считал необходимым  сражаться дальше против Кутузова и думал, что
сможет  удержаться в  Смоленске. На  этом мнении  до сражения под  Винковым
[192]  были  основаны  все  его  расчеты  и  все  его  разговоры  с  князем
Невшательским.  Казалось  даже, что  чем  больше он  размышлял, тем  больше
склонялся к  тому, чтобы оставаться  в Москве. Быть может  даже, три недели
тому назад он был более склонен покинуть ее.

Я резюмирую теперь вкратце сущность вопроса, который решался тогда, так как
он имел огромное значение.

Император тешил себя иллюзиями насчет суровости и последствий русской зимы.
Он  был убежден, что  при помощи  пехотных постов и  укрепленных блокгаузов
сможет устранить  все помехи, создаваемые нападениями  казаков на линию его
расположения или  на его тылы;  он вспоминал для примера,  что делалось для
обеспечения коммуникаций  во время  Вандейской войны и войны  с шуанами. Он