записки, сказал ему:

- Это  возвещает подготовку к отпадению при  первом же удобном случае, если
только оно не началось уже. Австрийцы и пруссаки - враги, находящиеся у нас
в тылу...

Он замолчал, подумал несколько мгновений и добавил:

-   Жребий   брошен.   Таков   высший   закон   судьбы,   решающий   все...

Бертье заметил императору, что  необходимо как можно скорее осуществить его
первый  проект: покинуть  Москву  и отойти  поближе к  Польше, так  как это
поставит   преграду   всяческим   злым   умыслам  и   удвоит   наши   силы.

-  Вы хотите  съездить в  Гробуа, хотите  повидать Висконти, -  ответил ему
император [185].

Заметив, что Бертье обиделся, он добавил:

-  Это письмо  - сентиментальная  чепуха. Шварценберг  сентиментальничает с
вами, потому что он  предпочел бы охотиться на фазанов у вас в Гробуа или у
себя в Богемии, чем терпеть каждое утро неприятности от Тормасова. Маре, со
своей  стороны, очень доволен  Шварценбергом. Маре  вполне в курсе  дела. В
Вене все в порядке, и даже пруссаки прекрасно сражаются. Если бы что-нибудь
было, то Маре, в  руках которого все источники информации, знал бы об этом.
А  он доволен;  он доносит  мне, что все  в порядке,  и мы будем  ожидать в
Москве  ответа от Александра;  со своим  сенатом и Кутузовым,  которого ему
навязали, он  находится в  гораздо более затруднительном  положении, чем я.

Тогда как в нашем  штабе мечтали о переговорах и о мире, казаки нападали на
наших фуражиров  и каждый день  захватывали их почти у  самых ворот города.
Они появились также между Можайском и Москвой. Несколько человек, ехавших в
одиночку, подверглись  преследованию, а некоторые  были захвачены казаками;
один раз эстафета опоздала  на 15 часов, что крайне взволновало императора.
Каждые  четверть часа  он  посылал за  мной и  за начальником  штаба, чтобы
спросить,  не узнали  ли мы  чего-нибудь насчет  причин этого  опоздания. Я
воспользовался случаем,  чтобы возобновить  просьбу об эскорте  для эстафет
хотя бы из двух человек, с которой обратился к нему после нашего прибытия в
Москву;  но, для того  чтобы организовать  такой эскорт на  всех перегонах,
понадобились бы довольно значительные силы, а так как численность кавалерии
уже  сильно  сократилась, то  император  счел.  возможным разрешить  вопрос
заявлением, что  такая предосторожность является излишней,  ибо путь вполне
безопасен.

Через  три дня  почтальона,  ехавшего с  эстафетой в  Париж,  обстреляли за
Можайском  и преследовали  на протяжении  двух лье. Тогда  император срочно
послал отряды, о которых я его просил.

В   Можайске,  окруженном   неприятельскими  отрядами,   находился  большой
госпиталь; город  был занят  корпусом герцога д'Абрантес;  вдоль дороги, по
которой ежедневно прибывали из Франции большие воинские части и обозы, были
расположены эшелонами другие войска.  Как я уже сказал, малейшее запоздание
парижской  почты   раздражало  и  беспокоило  императора   не  потому,  что
неприятель мог  извлечь какую-либо  действительную выгоду из  захвата депеш
(все  сколько-нибудь  значительные депеши  были  зашифрованы),  - ему  было
неприятно, что коммуникационные пути, связывающие его с Францией, находятся
под угрозой,  и он знал, какое впечатление во  Франции и в остальной Европе
должно было  произвести сообщение,  что неприятель находится у  нас в тылу.

Император   был  очень   озабочен  и   начинал,  без   сомнения,  сознавать
затруднительность положения, тогда как  до сих пор он старался скрывать это
даже от  себя. Ни потери, понесенные в бою,  ни состояние кавалерии и ничто
вообще не  беспокоило его в такой  мере, как это появление  казаков в нашем
тылу. При  беседах во  время прогулки, а  также вечером после  обеда, когда
собирались обычно приглашенные им  маршалы, генералы и видные лица из числа
придворных, император  по-прежнему говорил о хорошей  погоде, о том, как мы
проведем зиму в Москве, о блокгаузах, которые он построит, чтобы обеспечить
безопасность  тех  пунктов, где  расквартированы  войска,  и таким  образом
охранять эти пункты, не  утомляя солдат и не заставляя их мерзнуть, о своем
проекте оттянуть кавалерию за  линию фронта, о польских казаках, которых он
ожидал  и собирался  противопоставить русским.  Император говорил  также во
всеуслышание  о своем  плане  немедленного наступления  на Кутузова,  чтобы
отбросить  его и  дать,  наконец, отдых  армии. Он  говорил также,  что, по
сообщениям Бассано, в Польше произведены большие рекрутские наборы и вскоре
прибудут 6 тысяч польских казаков.

Он  перечислял  французские  дивизии,   которые  уже  шли  на  подкрепление
корпусов,   стоявших  на   Двине,  а   также  называл   несколько  дивизий,
предназначенных для прикрытия нашей  коммуникационной линии, на которой они
должны  были  расположиться эшелонами.  Император намеревался  организовать
новую коммуникационную линию, связывающую нас с Францией и проходящую через
менее истощенные  области. Он  говорил князю Невшательскому,  что ждет лишь
результатов движения  против Кутузова и ответа  на свои мирные предложения.
Нам  он  говорил, что  ожидает  результатов операций,  которые должны  быть
осуществлены  корпусами, стоящими  на  Двине. При  общих беседах  император
говорил об Австрии как  о государстве, которое питает наилучшие намерения и
искренно желает нам успеха, рассчитывая вновь получить приморские провинции
и увидеть  в центре Европы буферную  державу, заинтересованную в том, чтобы
сдерживать русского колосса, пугающего Австрию.

В  этот  период  император   приказал  собрать  транспортные  средства  для
эвакуации раненых генералов и  офицеров, которые не могли в ближайшее время
возвратиться  в строй.  Вместе  с ними  должны были  отправиться перенесшие
ампутацию солдаты  и отобранные  во всех полках  унтер-офицерские кадры для
новых  корпусов, организуемых  во  Франции. В  доставке лошадей  и экипажей
должны были  участвовать все. Император показал  пример. Так как санитарное
управление  армии   существовало  только   на  бумаге,  то   его  начальник
генерал-лейтенант де Нансути, тоже раненный, был назначен начальником этого
транспорта;  транспорт  перешел через  Неман  еще  до наступления  жестоких
морозов  и  благополучно  прибыл  во Францию.  В  связи  с этой  эвакуацией