недостаточно дел в Испании и войны против Англии?

- Этого бесспорно больше чем достаточно для того, чтобы занять кого угодно,
кроме вашего величества. Но присутствие войск вашего величества в Германии,
решение  сохранить свои  позиции на  Одере -  все это заставляет  верить, -
признаюсь вашему  величеству, я, со своей стороны, в  этом убежден, - что у
вашего  величества есть  другие проекты  и честолюбие вашего  величества не
удовлетворено.

Император  стал  шутить насчет  того,  что ему  приписывают честолюбие.  Он
пытался  связать  это  мнение  с  войной  в Испании,  которую  он  старался
оправдать. Он  говорил о  глупостях испанского короля,  о бесчестном образе
действий принца  астурийского, о предшествовавшей войне  с Австрией и о той
войне, которой эта держава  угрожает ему теперь, как о войнах, в которых он
занимал чисто  оборонительную позицию и  которых он хотя бы  просто в своих
собственных интересах стремился избежать. Он сказал, что был увлечен на тот
путь,  по которому  пошли  события в  Испании, вопреки  своему  желанию. Он
жаловался на  то, что он называл глупостью  великого герцога Бергского[22],
которую,  по  его  словам,  можно было  сравнить  только  лишь с  глупостью
испанского короля, принца астурийского  и их советников. Он соглашался, что
война  с Испанией  неприятное дело,  но, говорил  он, "не от  меня зависело
помешать этому".

-  Очень простое  дело, которое  со временем  уладилось бы,  превратилось в
дело, которое осложняет все вопросы и досаждает мне гораздо больше, чем это
думают. Я не мог  включить в свои расчеты всего того, что сделали слабость,
глупость,  трусость  и  недобросовестность  членов испанского  царствующего
дома.

Он  говорил об отправке  войск, которые  покидали Германию для  того, чтобы
идти   в  Испанию,   как  о   факте,  который  должен   внести  успокоение.

-  Все  очень  довольны,  -  ответил  я,  - когда  видят,  как  уменьшается
численность войск;  но их  остается там еще  слишком много для  того, чтобы
делать выводы,  будто ваше величество  изменили систему. К тому  же люди не
умеют  правильно  оценивать  поступки,  которые  диктуются  необходимостью.

Это соображение  рассмешило его. Он несколько  раз возвращался к вопросу об
испанских делах,  о враждебных намерениях Австрии,  о заносчивости, которую
та держава,  по его словам, проявляет как раз в  данный момент, так как она
считает, что восстание в Испании поставило его в затруднительное положение.

- Один  момент я  думал, - сказал  он, - что  австрийский император приедет
сюда.  В  его собственных  интересах  это было  бы  лучшее, что  он мог  бы
сделать. Мы бы объяснились...

Я  заметил  императору,  что австрийский  император,  как  говорят, не  был
приглашен  на эрфуртское  свидание,  о котором  он узнал  только  из газет.

- Какое  это имеет значение, если есть решимость  и если знают, чего хотят?
Но именно  этого в Вене  не знают. Венский кабинет  хочет только возбуждать
беспокойство;  в  результате вооружаются,  угрожают  друг другу,  расходуют
деньги, раздражаются, и приходится  прибегать к пушкам. Спора нет, я вполне
доволен, что  австрийский император  остался дома, так как  мне пришлось бы
вразумлять здесь  двух противников вместо одного.  Но он не приехал, потому
что он готовится к войне; он не знал бы, как ему объяснить свои вооружения.
Для государя  всегда затруднительно лгать прямо  в лицо. Он предоставил эту
задачу  Винценту,   которому,  впрочем,  не  придется   жаловаться  на  мои
нескромные  вопросы, так  как  я знаю,  какой  линии мне  надо держаться  .
Уверены  ли  вы,  -  спросил  меня  император,  - что  приезд  Винцента  не
согласован  с Румянцевым  и что  нет какого-то  соглашения, уверены  ли вы,
наконец, что  в связи  с этим приездом не  возникнут некоторые предложения,
некоторые проекты, касающиеся Пруссии?

Эта  мысль, по-видимому,  сильно беспокоила  императора. Я уверял,  что его
сомнения не имеют оснований, что русские были действительно изумлены, когда
увидели  здесь  Винцента, что  петербургский  и венский  кабинеты в  данный
момент переживали скорее период  обострения отношений, чем период взаимного
доверия; что же касается Пруссии, то Россия, конечно, весьма заинтересована
в ее судьбе; ее собственное положение требует этого.

-  Александр,  -  продолжал  император,  -  заинтересован  прежде  всего  в
заключении мира  с Англией. Если бы  австрийский император приехал сюда, то
его присутствие было бы  полезно, поскольку оно придало бы больший вес тому
демаршу, который мы предпримем  по отношению к лондонскому кабинету; но при
его  проектах  ему должно  быть  неудобно принимать  на себя  обязательства
против  тех, кто  в  близком будущем  будет, конечно,  его субсидировать...

Я  сказал императору,  что впечатление,  произведенное в  Европе похищением
Фердинанда, может  вызвать как в Вене, так и  в Петербурге опасение, как бы
император  не разыграл плохой  фокус с  теми государями, которые  приедут в
Эрфурт.

-  Ба! Вы думаете?  - сказал  император, - Австрийскому  императору помешал
приехать  другой  мотив.  Он  послал Винцента,  чтобы  разведать  намерения
Александра и  выяснить, твердо ли он придерживается  союза или же его можно
отколоть от  него. Надо  присматривать за его демаршами.  Так как австрийцы
еще не готовы и  так как их коалиция еще не налажена, то они хотят выиграть
время.  И я  тоже, -  оживленно продолжал  он, -  хочу выиграть  время. Мы,
следовательно,  хотим  одного  и  того  же; это  будет  продолжаться,  пока
окажется возможным.

Постоянный припев императора заключался  в том, что если Александр является
его  другом, то  Россия  должна откровенно  идти вместе  с ним  и совместно
выступать  против Австрии,  не  думая о  Германии, а  тем паче  об Испании.

Во  время  последних  бесед  со  мною  император  распространялся  о  своих
умеренных  и миролюбивых планах  по отношению  к Германии; он  проявил даже
большое  желание успокоить  Австрию  и найти  подходящий способ  для этого.
Отвечая на мои рассуждения,  которые он шутя назвал критикой своих идей, он