было другого  средства с честью выйти  из этого неприятного дела, поскольку
Англия отказывалась вступать в переговоры. Что касается строгого проведения
континентальной  системы, то  в  тот момент  это являлось  лишь  выводом из
основной идеи.

Заключить  мир   еще  до  того,  как   Россия  могла  извлечь  все  выгоды,
предоставляемые ей последними  соглашениями, соответствовало его политике и
казалось  ему  действительным возмещением  за  принесенные  им жертвы.  Он,
конечно,  очень  беспокоился о  контрибуции,  причитавшейся  с Пруссии,  но
Россия считала  эту претензию справедливой и  ограничивалась в этом вопросе
ролью  ходатая.  Трудность  представлял лишь  вопрос  о  сроке и  характере
залога,  гарантирующего контрибуцию,  но  по тому  вопросу было  достигнуто
соглашение. Император. по-видимому, действительно готов был идти на большие
уступки, чтобы добиться общего мира. Существенная задача заключалась в том,
чтобы использовать то настроение.  При переговорах неминуемо было бы учтено
все, так  как каждый был  вынужден считаться со своим  соседом. Не подлежит
сомнению,  что всякое  честолюбие сдерживалось  бы великой целью  - создать
лучшие условия для спокойствия всего мира.

Угрозы Австрии,  вместо того  чтобы придать вес  тем политическим взглядам,
защита  которых соответствовала  как интересам  России, так и  ее проектам,
затруднили и расстроили все ее комбинации и послужили только в нашу пользу.

- Могу  ли я эвакуировать крепости  на Одере, отказаться от  моих позиций в
Пруссии, словом,  ослабить себя  в Германии, - с  полным основанием говорил
император Наполеон императору Александру,  - в тот момент, когда, пользуясь
моими затруднениями в Испании, Австрия угрожает мне? Разве интересы союза в
тот момент,  когда мы намерены предпринять  демарш большого значения, чтобы
побудить Англию  к миру, не  требуют, чтобы мы казались  объединенными, а я
казался  сильным нашему общему  врагу, а  также и Австрии,  тоже намеренной
сделаться моим  врагом? Англия  выскажет желание о  прекращении оккупации в
Пруссии, а также и  в Испании, и можно будет сделать ей эту лишнюю уступку,
а следовательно,  будет лишнее  средство для достижения мира.  Может ли мой
союзник,  мой  друг  предлагать  мне отказаться  от  единственной  позиции,
которая дает мне возможность угрожать Австрии с фланга, если она нападет на
меня в  тот момент, когда мои  войска находятся на юге  Европы в расстоянии
400  лье от  своего отечества? То,  что я  готов был сделать  четыре месяца
назад, сегодня я уже  не могу исполнить. То, что тогда служило бы интересам
Пруссии, следовательно,  и интересам  союза, было бы  теперь противоположно
той  цели, которую  мы хотим  осуществить. Дальнейшее  оставление кое-каких
войск в Пруссии не  может беспокоить Россию, когда я удаляю все мои военные
силы из Германии, чтобы  перебросить их на Пиренейский полуостров. Эти меры
доказывают мое доверие к вам. Имейте же и вы доверие ко мне и не разрушайте
необоснованными  опасениями  добрый результат  нашего согласия,  результат,
созданный  моей  военной  политикой  в  тот  момент,  когда  мы  более  чем
когда-либо  должны проявить  свое единение  и свою  силу. Если бы  вы этого
потребовали, то я должен был бы на это согласиться, но тогда я предпочел бы
пренебречь моими делами в Испании и незамедлительно ликвидировать мою ссору
с Австрией.  Если бы я эвакуировал крепости на Одере,  то вы должны были бы
эвакуировать крепости на Дунае.  В ваших интересах остаться там, так как вы
уверены,  что тогда вы  добьетесь уступки  вам Молдавии и  Валахии. Турция,
видя,  что  она  не  может надеяться  на  какое-либо  вмешательство с  моей
стороны, будет принуждена подписать  те условия, которые вы ей продиктуете.
Оккупация, которую  я считаю  нужной, служит таким  образом, гораздо больше
вашим интересам,  чем моим. Вы извлечете  из нее впоследствии выгоды, тогда
как мне на какие-либо выгоды надеяться не приходится.

Таковы  были  рассуждения  вызванные  поведением Австрии  и  появлением  ее
представителя в Эрфурте. Что  же касается результата, то французские войска
остались в Пруссии, а русские - в Валахии. Австрия только испортила дело во
всех тех  случаях, когда  она, по общему мнению,  должна была содействовать
урегулированию соответствующих вопросов.

Возвращаюсь  к переговорам  монархов в  Эрфурте. Как  я уже  сказал, беседы
между ними  были порою  более чем оживленными.  Однажды император Наполеон,
который никак не мог  добиться желаемого от императора Александра (речь шла
об  Австрии),  попытался  вспылить  и,  увлекшись, бросил  свою  шляпу  или
какую-то  другую  вещь  на  пол и  стал  топтать  ее  ногами; но  император
Александр   остановился   (надо   заметить,   что  монархи   почти   всегда
разговаривали, прохаживаясь  по кабинету  императора Наполеона), пристально
посмотрел  на  него,  улыбаясь,  и,  как  только заметил,  что  он  немного
успокоился, что было делом одного мгновения, сказал ему:

-  Вы вспыльчивы,  а я  упрям. Со  мною ничего  нельзя поделать  при помощи
гнева. Будем говорить и рассуждать или же я ухожу.

При этих  словах он взялся за ручку двери и сдержал  бы свое слово, если бы
император  Наполеон  не  бросился  вперед,  чтобы  его  остановить.  Беседа
возобновилась  в спокойном  тоне,  и император  Наполеон уступил.  Подобный
инцидент повторился  еще раз в связи с прусскими  делами, но в менее острой
форме,  ибо,  как  мне  говорил  много раз  император  Наполеон,  император
Александр  день  ото  дня  становился все  более  тверд  в своих  решениях.

Эти подробности  рассказывал мне  сам император Наполеон,  сказав при этом:

-  Ваш император Александр  упрям, как  мул. Он притворяется  глухим, когда
речь идет  о вещах, о которых он не хочет  слышать. Дорого же мне обходятся
эти проклятые испанские дела!

Император,   который  в   этот  день   проявлял  большое  доверие   и  даже
благосклонность ко мне, заговорил  со мной затем о том указании, которое он
хотел  получить от  императора Александра  в качестве  дружеского  совета и
знака  внимания, а  именно об указании  на то,  что ему подобает  заключить
новый брак  и необходимо иметь  детей, чтобы упрочить  свое дело и основать
свою династию.  Император хотел,  чтобы Талейран[36]  или я повели  об этом
предварительный разговор с императором  Александром как о деле, которого мы
лично  желаем и  которое  соответствует и  общим нашим  интересам,  ибо оно
упрочит  наше  будущее,  а  кроме  того,  будет  способствовать  успокоению
воинственного пыла императора и внушит ему любовь к пребыванию у себя дома.
Эти   намеки   должны  были   быть   сделаны   со  всеми   приличествующими