великих  держав может лишь  ослабить эти  отношения. О свидании  молчали до
последнего момента,  и когда Австрия узнала  о нем одновременно с публикой,
она  поторопилась послать  в  Эрфурт барона  Винцента, чтобы  позондировать
почву  насчет  имеющихся  намерений  и войти,  таким  образом,  в курс  тех
решений, которые будут  приняты. Неуклюжая спесь австрийского правительства
и страх перед возможной нескромностью со стороны русских заставили Винцента
соблюдать по  отношению к русским сдержанность; его  побуждала к этому и та
сдержанность, которую соблюдала сама Россия из внимания к нам, но которая в
такой же мере плохо служила европейским интересам, - а отстаивать их должны
были  бы  и  Россия  и Франция,  -  в  какой  она  делала честь  лояльности
императора Александра.

Как  я  уже  говорил,   намерения,  которые  Австрия  проявляла  в  течение
некоторого  времени,   должны  были  казаться   и  действительно  казались,
императору Наполеону  более чем подозрительными.  Когда приехал австрийский
уполномоченный,  то император  думал, что  под этим  скрывается соглашение,
существующее  между Австрией  и  Россией, но  вскоре он  успокоился  и этот
непредвиденный  приезд,  который   должен  был  бы  внушить  петербургскому
правительству более  твердый тон, имел, как  мы увидим, совершенно обратный
результат.

С  самого начала  между  обоими императорами  установились самые  дружеские
отношения, свободные от этикета. Они посещали друг друга во всякое время по
преимуществу  между   тремя  часами   дня  и  обедом,   который  происходил
обыкновенно у императора Наполеона. Часто они встречались по вечерам, когда
не было  спектакля, или  же после спектакля. Эти  встречи также происходили
чаще  у  императора  Наполеона.  Они  ездили  верхом  и  устраивали  смотры
гарнизона    и    нескольких    корпусов,    отправлявшихся   в    Испанию.

Первые несколько  дней ушли на то,  чтобы взаимно позондировать друг друга,
попытаться  определить,  выяснить   предположения  и  проекты  друг  друга.
Император Наполеон уже не  находил своего союзника таким покладистым, как в
Тильзите.  Он  жаловался  на   то,  что  Александр  сделался  недоверчивым.
Проявленные  Австрией  враждебные   намерения  с  самого  начала  конгресса
изменили характер  переговоров и  отвратили Россию от ее  целей: чем больше
император Наполеон, спешивший послать в Испанию свои войска, находившиеся в
Пруссии,  домогался предварительно  выяснить,  до каких  пределов он  может
рассчитывать  на союз  и  на помощь  России  против Австрии,  чем более  он
настаивал  в  соответствии  с этим,  чтобы  император  Александр принял  по
отношению к  этой державе  угрожающий тон и  занял по отношению  к ней даже
угрожающую  позицию,  что  было,  по  его  словам,  единственным  средством
помешать  ей   взяться  за   оружие,  тем  больше   русское  правительство,
усматривавшее в демонстрациях, которых  от него требовали, средство довести
дело  до  крайности,  проявляло  свою -неохоту.  Отсюда  оживленные  споры,
которые  задерживали  разрешение  других  вопросов.  В  течение  некоторого
времени  все было  подчинено  этой проблеме.  Дело дошло  даже  до упреков,
указывавших, что  неуместная щепетильность,  оставляя безнаказанными угрозы
со стороны  Австрии, делает союз бесплодным и  убеждает Англию, что она еще
может найти  союзников на  континенте и может  обойтись, следовательно, без
переговоров о мире, который-ей намеревались предложить.

Император Александр  оставался непоколебимым. Ничто не  могло заставить его
изменить свое решение. В доводах и в настойчивости своего союзника он видел
только  лишнее  доказательство враждебных  намерений  и  проектов мести,  в
которых  он его подозревал.  Вопрос об  интересах Пруссии и  другие вопросы
нелегко было  затронуть в  разгаре этих серьезных  споров. Время проходило.
Дело не  двигалось вперед. Министры не могли  помочь ничем, так как монархи
сохранили за собой руководство делами даже в деталях.

Прошла неделя,  а каждый из императоров  все еще зондировал почву, стараясь
выяснить, до каких пределов  доходят претензии его противника, но не будучи
в состоянии полностью постигнуть их. Они наблюдали друг за другом, надеясь,
что завтрашний  день принесет  разрешение всех проблем.  Император Наполеон
прилагал все старания к  тому, чтобы добиться обязательств, которые оказали
бы воздействие на Австрию. За эту цену он, при всем своем желании сохранить
в  Германии  существующее положение,  удовольствовался  бы,  может быть,  в
принципе  сохранением  лишь одной  крепости  на Одере  в качестве  гарантии
уплаты контрибуции.  А излишек своих войск он  тогда удалил бы из Германии.

Будучи лучшим  дипломатом, чем его противник,  он почти примирился с мыслью
об этой  жертве при  виде той настойчивости, с  которой император Александр
добивался вначале эвакуации крепостей и части прусской территории. Но когда
вопрос об Австрии, который в принципе имел лишь побочный характер, сделался
главной проблемой  в связи с тем значением,  которое ему придавал каждый из
императоров, то центр  тяжести переговоров переместился. Россия отклонилась
от своей первоначальной цели.  Все было подчинено страху перед возможностью
разрыва мира  с Австрией. Император Наполеон  сохранил крепости, которым он
придавал большое  значение. А  Россия считала, что  она послужила интересам
Европы, хотя бы в ущерб своим собственным интересам, и выиграла все, приняв
на себя  всего лишь условное обязательство, которое,  с ее точки зрения, не
могло  компрометировать ни  Австрию, ни  европейский мир,  так как  из него
вытекало,  между прочим,  что французские  армии обрушатся на  Испанию, где
император  Наполеон будет  занят  надолго. Россия  боялась, что,  настаивая
слишком упорно  на эвакуации  крепостей, она помешает  отправке французских
войск в  Испанию и  привлечет политическое внимание  завоевателя к Германии
как  раз  в тот  момент,  когда оно  было  уже слишком  сильно приковано  к
Австрии; она считала, что  если отсрочить грозу подольше, то гроза пройдет,
и  события в Испании,  а также  потребности испанской войны  приведут через
несколько  месяцев к  эвакуации Германии,  а это,  по мнению  России, имело
самое важное значение для будущего всеобщего мира.

Неловкое притворство  Австрии, как я уже  говорил, разрушало доверие к ней.
Откровенное  обращение к  императору  Александру, декларирование  широких и
благородных  взглядов по вопросу  о судьбе  Пруссии и о  положении Германии
оказало  бы полезное влияние  на политику  этой эпохи; но  Австрия, занимая
столь угрожающую и столь  неуклюже враждебную позицию и уже решившись столь
определенно на войну, не сумела воспользоваться моментом. Она, по-видимому,
думала только  о себе  и считалась только  с Испанией, которая  при наличии
острой   и  актуальной   опасности  для   Пруссии  лишь   весьма  отдаленно
интересовала  Россию. А  Россия, вероятно,  не без  тайного удовлетворения,