Штернберга  и сам  король Вячеслав.  Именно  на  их  счет  следует  записать
спасение Европы. Они умели  храбро  нападать  и  стойко  обороняться. Именно
Вячеслав  объединил несколько  австрийских  и немецких  князей  и  преградил
большим войском путь Батыю. Батый повернул восвояси. То есть к нам.
     Здесь уже не было никакого сопротивления, никаких партизанских отрядов.
Здесь была любимая степь! Здесь можно было обживаться, создавать на обширных
пространствах Великую Империю, которую так и не создали за 400 лет варяжские
князья.




        Наши новые начальники

     Татары пришли к нам не военным отрядом и не
     поповским посольством, не армией и не колонией.
     Они  пришли  к нам ВСЕ! Не вся монгольская нация, конечно, но все племя
Батыя и все племена его  командиров. Они пришли не на время, как большинство
варяжских дружинников Рюрика, они пришли сюда навеки поселиться. Поэтому они
ничего не оставили "дома", в Поднебесной империи, они все забрали с собой: и
юрты, и  кибитки, наполненные  имуществом,  женами и детьми, и стада овец до
последнего  ягненка,  и  всех верблюдов  и коней, и  хозяйственные мелочи до
иголки. А больше у них ничего и не было.
     Татары разительно отличались  от наших  домашних  азиатов  -- половцев,
хазар, "лиц  кавказской национальности". Однако Писец  почему-то не  оставил
более или менее  подробного их  описания.  На наши укоризненные расспросы он
только мелко вздрагивал,  обратив затуманенный взор  на детали пола.  Видно,
жутко  и тошно  ему тогда приходилось,  страшной кровавой  пеленой застилало
глаза, холодело  обнаженное  сердце  поэта:  убьют-не  убьют?  А может быть,
просто татары съели всех гусей...
     Пришлось Историку собирать фрагменты татарского портрета по заграничным
архивам  и  библиотекам.  Он обнаружил  в  импортных описаниях  татар  много
хорошего и много плохого.
     Итак,  татары  были  удивительной   внешности:   широко  расставленные,
маленькие  раскосые  глаза, приплюснутый  нос, малый рост. Почти  не заметна
была растительность  на  бороде,  отсутствовали и  рога  на голове,  вопреки
уверениям многих очевидцев.
     Жен татарин имел столько, сколько мог  содержать.  Невесты покупались у
родителей очень за дорого. Женились татары на любых женских существах, кроме
матери, дочери  и  сестры от  родной матери. Законными  признавались дети от
всех жен без разбору.  Но  наследник назначался  один  -- младший сын  самой
знатной жены. Тут тебе и улучшение породы и продление рода: старшие  сыновья
раньше гибли в боях и походах.
     Главное богатство татарина -- скот.
     Бог татарина  един,  всесилен  и вездесущ. Но ему не молятся  и его  не
славят! Жертвы  приносятся  его  "ангелам" --  языческим  идолам.  Вот вам и
монотеизм на службе  государства  без  заимствования  чужих  богов!  Татарин
боготворит своих умерших ханов, солнце, луну, воду и землю.  Считает  грехом
дотронуться бичом  до стрелы,  ножом  до  огня  (понимает,  что сталь  может
отпуститься,  потерять закалку),  переломить кость костью,  пролить питье на
землю.  Молнию  татарин считает драконом,  оплодотворяющим  женщин: чем  еще
объяснить  татарскую  многочисленность в грозовых  степях?  Татары правильно
понимают  санитарные свойства огня: пленных  князей проводят к хану меж двух
костров, чтобы отец народов не подхватил иностранную заразу.
     Татарин свято чтит своих начальников. Других таких послушных  подданных
ни у кого не было, нет и уже не будет.
     Татарин почти  никогда  не  бранится. Известные нам слова -- всего лишь
цензурные  элементы  его  речи.  Вообще, бранные  слова  употребляют  только
татарки, проклиная нелегкую женскую долю.
     Татары не дерутся никогда!
     И,  -- о, ужас! --  татары  не воруют!!! Не  знают замков,  не запирают
кибиток.
     Татары  очень  общительны между  собой,  самоотверженно  помогают  друг
другу.
     Татары воздержанны: когда не удается поесть, -- поют и веселятся!
     Татарские     женщины     воистину     целомудренны!     --     божится
монах-путешественник Иоанн Плано-Карпини. Скучно...
     -- Что вы, сударь, приуныли? -- заботливо тронул меня Историк.
     -- Вспомнил  молодость. Все это  я уже  читал.  В  нашей парикмахерской
висел  плакат  с  призывом  соблюдать  все  эти  татарские  добродетели.  Он
назывался "Моральный кодекс строителя коммунизма" -- грустно отшутился я...
     Но  были  у  замечательного татарского  народа  и неприятные  для чужих
качества и привычки.
     Татарин непомерно горд с чужими. Приезжает к  хану с  докладом  великий
князь  Ярослав,  а   татары  ходят  мимо,  поплевывают.  Ни  тебе   в  ножки
поклониться, ни "чего  изволите, государь?",  ни ласкового  привета  великой
княгине с пожеланием молнии под подол. Слугами и наблюдателями приставляли к
порфироносным ходокам все какую-то мелочь пузатую.
     С чужими татарин из  благовоспитанного пуританина превращался в несытую
сволочь: легко раздражался, впадал в гнев, становился лжив, коварен, страшно
жаден, мелочен, скуп и свиреп.  Убить человека ему  легко: он всю жизнь овец
резал. Так что чужие были татарами очень недовольны, но помалкивали.  Было у
татар   и   еще   одно  противное  свойство,  не   извиняемое   национальной
обособленностью. Очень  уж они были  неопрятны.  Вечно  татарин болтался  по
стоянке  оплеванный,  обделанный  какой-то,  немытый-нечесаный,  гигиены  не
понимал, за всякими нуждами далеко от юрты не отлучался.
     Закон   татарский,  написанный  Чингисханом,  был  строг:  высшая  мера
назначалась за 14 видов гражданских преступлений. Вот самые тяжкие из них.
     1. Супружеская измена.
     2. Воровство.
     3. Убийство человека.
     4. Убийство животного не по обычаю.
     Великий Чингиз оставил и четкий военный кодекс. Татары строго следовали
ему, и строительство их Империи шло успешно.
     Итак, что  же нужно для всемирно-исторической победы? А вот что. Нужно,
чтобы войско было организовано строго, по  десятичной системе, еще не  очень
широко  применяемой  в  Европе.  Воины  объединялись в десятки. Десятки -- в
сотни. Сотни  -- в тысячи.  Дальше  считать было  затруднительно, не хватало
татарам монастырского образования,  и  все  соединения  с десяти  тысяч  они
называли "тьмою" (Помните: "Эх, ма! Была бы денег тьма!").