Крайний Север, в Архангельск.
     Вся  эта  история  в Купянском уезде, порожденная необычайной служебной
рачительностью   прокурора   Мечникова,   оставалась   тайной,  пока  ее  по
неосторожности  не  выдал  один  из  его  подчиненных. Дело было так: в 1874
году,  то есть пять лет назад, был арестован один из первых борцов революции
-  Лев  Дмоховский.  Он был присужден к восьми годам тяжелых каторжных работ
за  напечатание в подпольной типографии двух социалистических брошюр. Но при
аресте  Дмоховского  была  захвачена  только  часть  шрифтов  и типографских
станков,   остальное   он  либо  уничтожил,  либо  надежно  спрятал.  Теперь
выяснилось,  что  Дмоховский  тоже  купянский  помещик  и  сродни  некоторым
местным  дворянам.  Поэтому  прокурор  Мечников,  обдумав дело "тем, что ему
угодно  было  называть своим умом"и  станки  спрятаны в одном из имений Купянского уезда. Отсюда вся эта помпа
и  военный  парад,  зловещие  налеты, домашние обыски, прочесывание прудов и
все  остальные  меры,  которые  и  удивили и позабавили окрестных крестьян и
других жителей округи.
     ______________
     
     Согласно  другой  версии,  -  в  стране,  где печать связана по рукам и
ногам,  слухи,  естественно,  заменяют собой новости - у прокурора Мечникова
были   старые   счеты   с   купянским   дворянством   и   он  воспользовался
представившимся  случаем,  чтобы  им  отплатить,  а  исчезнувшие шрифты были
только предлогом.
     Весьма   характерная  история  произошла  в  августе  того  же  года  в
Черниговской  губернии.  К  земскому врачу Ф., в Борзненском уезде, приехала
госпожа  Б.,  жена  члена  киевского  суда,  женщина из общества, принятая в
салоне   черниговского  губернатора.  Ее  сопровождали  лакей  и  горничная.
Немедленно  по  прибытии  госпожи  Б.  хозяин дома, как полагается, довел об
этом  до  сведения  урядника  и показал ее бумаги - паспорт, выданный мужем,
судьей,  и  удостоверение,  подписанное председателем киевского суда. Доктор
Ф.  упомянул также, что даму сопровождают лакей и горничная, но их бумаги по
оплошности  остались  в  Киеве,  откуда он предложил их затребовать. Однако,
так  как  дама собиралась оставаться у доктора всего несколько дней и он мог
лично   поручиться   за  ее  благонадежность,  урядник  счел  это  излишним.
Представьте,  как все были поражены, когда три дня спустя в дом врача явился
пристав  и  захотел  поговорить  с госпожой Б. Полагая, что пристав ошибся и
ему  нужен  доктор Ф., дама послала сказать через горничную, что доктора нет
дома.  Но  пристав настаивал, чтобы его приняла госпожа Б. Поэтому она вышла
к  нему  в  дурном  расположении  духа  и спросила, почему он позволяет себе
докучать   ей.   Вместо   того   чтобы   извиниться,   пристав   назвал   ее
"подозрительной  личностью"  и  подверг домашнему аресту. Он арестовал также
ее лакея и горничную и отвел их в борзненскую тюрьму.
     Подлинной   и  единственной  причиной  такого  поведения  было  желание
пристава  Ковалевского  отличиться  и  превзойти  своего сослуживца пристава
Маклакова,  чье усердие в производстве арестов было вознаграждено одобрением
начальства,   быстрым  продвижением  по  службе  и  значительным  повышением
жалованья.   В   официальном   донесении,  посланном  борзненским  приставом
начальнику  киевской  полиции, указывалось, что причиной ареста госпожи Б. и
ее  прислуги  явилось  то  обстоятельство,  что  она  прибыла  в  Борзну без
документов  и  что,  по  слухам,  она  держит в Киеве, на Крещатике, магазин
дамских  шляп  с  целью  лучше  замаскировать  свое  участие в революционных
заговорах.  А  так  как модистки и продавцы, как хорошо известно, все тайные
нигилисты,  мнимые  лакей и горничная, как и их так называемая хозяйка, были
посажены  под  арест.  Через  несколько дней, когда паспорта были проверены,
личность  дамы  доподлинно  установлена  и  все  оказалось в полном порядке,
арестованные  были  освобождены "с незапятнанной репутацией". Но разумеется,
они  не  получили  возмещения  за  свое  ничем не оправданное содержание под
арестом, а пристав - никакого порицания за свое грубое поведение.
     Анри   Фарино,   представителю   весьма   солидной  французской  фирмы,
приехавшему  в Клинцы, промышленный город Московской губернии, исключительно
по  делам,  случилось встретиться в доме нотариуса Шеловского, у которого он
остановился,   с  начальником  местной  полиции,  и  он  был  ему  формально
представлен.  По какой-то неизвестной причине начальник полиции перед уходом
попросил  у  хозяина  дома  паспорт француза. Документ, выданный Французской
республикой    и    завизированный    в    Петербурге    и   у   московского
генерал-губернатора,  оказался безупречно правильным. Несмотря на это, багаж
господина  Фарино  был  тщательно осмотрен, деньги отняты и письма взяты для
проверки,  а  его  самого  обыскали  и  посадили под арест. Только благодаря
ходатайству  господина  Зубцеловского и профессора Ярославского лицея Исаева
удалось  добиться  его  освобождения  на  поруки,  а  через  несколько  дней
французский  консул исхлопотал в Москве распоряжение о возвращении господину
Фарино его имущества и о полной его реабилитации.
     Такими  примерами  можно  заполнить  целые  тома.  Примечательно, что в
каждом  приведенном  мной  случае инициатива исходила от полиции. Случаи же,
когда  полиция  была  поднята  на  ноги  доносами  личных  врагов  и  всяких
осведомителей,  еще  гораздо многочисленнее и возмутительнее. Самые низкие и
презренные  личности,  сущие  подонки общества, которым и под присягой никто
бы  не  поверил,  имеют  полную  возможность  тайными  обвинениями и лживыми
разоблачениями  насытить  злобу,  порожденную  завистью,  или  отплатить  за
воображаемые  обиды.  Ни  один  донос, кто бы его ни послал, не остается без
последствий.  Стоит  только  уволенной  вами  кухарке  или вороватому слуге,
которого  вы  пригрозили  отдать под суд, заявить, что вы социалист, и у вас
немедленно  произведут  ночной  обыск. У вас есть соперник, досаждающий вам?
Прежний  друг,  которому  вы хотите подложить свинью? Вам нужно лишь донести
на  него  полиции.  Когда  правительство  в  период умственного просветления
учредило  так  называемую  сенаторскую  ревизию,  оно было поражено огромным
количеством   выплывших   ложных   доносов,  имевших  вопреки  их  обманному
характеру  самые  гибельные  последствия  для  несчастных  жертв. Тогда было
объявлено,  что министр предаст всех этих клятвопреступников и лжесвидетелей
суду.  Но времена изменились. Наступила реакция, и при режиме графа Толстого
были  оставлены все надежды на реформы, забыты добрые решения и сонму шпиков
и доносчиков позволено продолжать свое грязное дело.
     Осведомители  не  обязаны даже сообщать свое имя. Анонимный донос имеет
точно  такое  же  хождение,  как  правильно  подписанное  обвинение. Полиция
начинает  действовать,  и,  как правило, производятся ночная облава и обыск.
Следующие  шаги  зависят  от  того,  будут  ли  обнаружены  компрометирующие
бумаги, или от фактов, которые могут показаться жандармам подозрительными.
     Полиция   не   считается   ни   с   чем  -  ни  с  численностью  людей,
подвергающихся  репрессиям,  ни  с  личностью  человека.  На Кавалергардской