Бернстайн, и он был восхищен ее  талантом.  Относительно  ее  исполнения  он
сказал: "Публика была без  ума.  Каллас?  Она  была  чистое  электричество."
Бернстайн на всю жизнь стал другом и сторонником  Каллас.  Бинг  подписал  с
Марией контракт о ее  дебюте  в  Нью-Йорке  в  "Норме"  на  открытии  сезона
1956/1957 г. Каллас была блестяща, но это заключалось прежде всего не  в  ее
голосе или игре, а в ее стиле. Бернстайн сказал о ней:
   "Она  была  не  большая  актриса,   а   великолепная   индивидуальность."
Драматическое чутье Каллас и ее искрометный сценический талант отличали  ее,
помогали ей менять мир оперы. Ее менеджер студии звукозаписи  Джеймс  Хинтон
подчеркивает сценическую жизненность Марии:
   "Те,  кто  слышал  ее  только  в  записи..,  не  могут  вообразить  общую
театральную жизненность ее натуры. Как певица  она  очень  индивидуальна,  и
голос ее так необычен по качеству звучания, что легко понять, что не  всякое
ухо может  услышать  это."  ("Современная  биография",  1956)  Каллас  часто
говорила: "Я помешана на совершенствовании" и "Я не  люблю  среднего  пути".
"Все или ничего" было ее девизом. Каллас всю жизнь была трудоголиком и имела
обыкновение  говорить:  "Я  работаю,  поэтому  я  существую".  Ее   приступы
депрессии  усиливались  попытками  похудеть  и  переутомлением,   вызванными
нервным напряжением  и  ее  этикой,  заставлявшей  работать  на  износ.  Она
непрерывно искала средства от болезни и  нервного  истощения.  Доктор  Коппа
уверял ее: "Вы здоровы. У вас нет никаких отклонений, следовательно,  вы  не
нуждаетесь в лечении. Если вы больны, то это связано с вашей головой."
   Постоянные   приступы   болезни   вынуждали   Каллас   отменять    многие
представления. Ее восторженная,  но  непостоянная  публика  упрекала  ее  за
подобные отмены. Британская пресса осудила "очередную забастовку  Каллас"  в
середине пятидесятых, когда она  была  обманута  администрацией  "Ла  Скала"
(было объявлено, что она больна, в то  время,  как  она  пыталась  исправить
ошибку в программе, допущенную производственной компанией). Затем  она  была
замешана в скандале в "Ла Скала", когда оставила сцену  после  первого  акта
из-за болезни, в то время как в зале находился президент Италии. Это привело
к  судебным  процессам  и  проявлениям  недовольства  со  стороны   деятелей
итальянской сцены. Годами позже Каллас реабилитировали, но ее репутация была
испорчена.
   Как постоянная шумиха, так и законные  действия  ожесточили  Каллас.  Она
была действительно эмоционально очень чувствительной  женщиной-ребенком,  на
чем основывались многие ее профессиональные проблемы. Именно во  время  этих
деловых кризисов она  в  первый  раз  решила  поставить  личную  жизнь  выше
искусства. Она отменила выступление в опере Сан-Франциско 17  сентября  1958
года по  болезни.  Директор  Курт  Адлер  был  разъярен  и  подал  жалобу  в
Американскую гильдию музыкальных артистов, которая позже объявила ей выговор
на судебном заседании. Эти постоянные сражения только укрепляли ее репутацию
взбалмошной артистки, которая подобно Норме  была  в  постоянных  конфликтах
между своими священными клятвами и страстным желанием  любви  и  поклонения.
Каллас говорила:

   "Мы платим за эти вечера. Я могу проигнорировать это. Но мое  подсознание
не может... Я  признаю,  что  бывают  времена,  когда  какая-то  часть  меня
польщена высоким эмоциональным накалом, но  вообще  я  не  люблю  ничего  из
этого.  Начинаешь  чувствовать  себя  осужденной...   Чем   больше   у   вас
известности, тем больше ответственность и тем меньше и беззащитней  вы  себя
чувствуете" ("Lowe", 1986).

   После представления "Нормы" в Риме в 1958 году  Мария  была  представлена
судостроительному магнату Аристотелю  Онассису  Эльзой  Максвелл,  известной
американской газетной фельетонисткой и устроительницей вечеров. Каллас и  ее
муж были приглашены  на  яхту  Аристотеля  "Кристина",  пользующуюся  дурной
славой, и с этого момента ее карьера отступила на второй план по сравнению с
огромной потребностью в любви и  привязанности.  Эта  ранимая  женщина  была
легкой добычей для любящего земные  радости,  распутного  Онассиса.  Подобно
Медее, Каллас не колебалась  пожертвовать  всем,  чтобы  удовлетворить  свои
романтические желания. После романа с Аристотелем Каллас  дала  только  семь
представлений в двух городах в течение 1960 г, и только пять представлений в
течение 1961 г. Она спела свою последнюю  оперу,  "Норму",  в  1965  году  в
Париже, где она  жила  после  того,  как  ее  бросил  Онассис.  После  брака
Аристотеля с Жаклин Кеннеди Каллас согласилась  играть  Медею  в  кинофильме
Пьера Пазолини в 1970 г. Это оказалось большое  произведение  искусства,  но
коммерческая неудача. Ирония  заключалась  в  том,  что  в  своем  последнем
представлении она должна была играть  роль,  показывающую,  как  в  зеркале,
образ ее агонии и мучений. Каллас была отвергнутой женщиной, и  было  что-то
пророческое в том, что Пазолини выбрал ее на такую роль именно в тот момент,
когда ее мучитель, Онассис, умирал: "Вот женщина, в  каком-то  смысле  самая
современная  из  женщин,  но  в  ней  живет  древняя  женщина  -   странная,
мистическая, волшебная, с ужасными внутренними конфликтами" (Пазолини, 1987)
ТЕМПЕРАМЕНТ: ИНТУИТИВНО-ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ

   Эта гонимая страстями женщина  была  интровертом  с  развитой  интуицией,
внутренне  глубоко  переживающим  свои  эмоции.  Она  относилась   к   жизни
эмоционально и личностно. Ее страсть  к  жизни  была  скрыта,  пока  она  не
появлялась на сцене в спектакле, особенно в моменты высокой  психологической
нагрузки.  Это  было  вредно   для   неустойчивой   маниакально-депрессивной
личности, которая отчаянно нуждалась в  признании  и  привязанности.  Каллас
вела себя в отношениях с людьми таким же самым образом, и эта  неспособность
отделить выдуманное от реальной жизни причинила ей много  сердечных  мук  за
всю жизнь. Эмоциональные взрывы и  лихорадочная  драма  -  важные  и  ценные
качества на сцене, но часто теряют свою привлекательность в реальной  жизни,
в профессиональных отношениях. Каллас  было  предназначено  жить  и  умереть
эмоционально.
   Будучи замужем за Батистой, Каллас была очень дисциплинированной. Батиста
говорил, что дома она была так же обязательна, как и на сцене. Он написал  в
своей  биографии:  "Она  была  дисциплинирована  и  дотошна  в   музыкальной
подготовке, так что это согласовалось  с  ее  домашними  привычками."  Мания
совершенствования и порядка приводила ее в  состояние  паники  перед  каждым
спектаклем и  вызывала  серьезное  беспокойство.  Впоследствии  у  нее  были
сильные головные боли и бессонница. Она была  так  же  бескомпромиссна,  как
Тэтчер  и  Меир,  хотя  по  уму  уступала  им.  Именно  ее  нетерпимость   и
нетерпимость критики поставили ее особняком. Она никогда не отступала, когда
чувствовала, что она права, по любому поводу и говорила: "Они говорят, что я
упрямая. Нет! Я не упряма; я права!"
   Каллас, замкнутая женщина-ребенок, была неуверенной и  непостоянной.  Она
прожила  жизнь  в  вечном  стремлении  освободиться  от  детских   призраков