друзей по школе вокала описывал мать Марии как женщину,  чем-то  удивительно
напоминающую гренадера, женщину, которая постоянно "и толкала, и толкала,  и
толкала Марию". Дедушка Марии, Леонидас Лонтцаунис, отозвался об  отношениях
между Марией и ее матерью вскоре после смерти последней  следующим  образом:
"Она (Лиза) была амбициозной, истеричной женщиной, у которой никогда не была
настоящего друга... Она эксплуатировала Марию и  постоянно  экономила,  даже
сама делала Марии кукол. Это была  настоящая  землечерпалка  денег...  Мария
каждый месяц посылала деньги чеками своей сестре, матери и отцу. Так вот  ее
матери всегда не  хватало,  она  требовала  все  больше  и  больше".  Каллас
вспоминает: "Я обожала моего отца" и при этом настойчиво  обвиняла  в  своих
разочарованиях в жизни и любви родную мать. Она купила матери после турне по
Мексике в 1950 году меховую  шубу  и  распрощалась  с  ней  навсегда.  После
тридцати лет она никогда ее больше не видела.

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ КАРЬЕРА

   Каллас возвратилась в Нью-Йорк из Афин летом 1945 года, чтобы  добиваться
достойной ее карьеры. Она не испытывала никакого страха, несмотря на  личную
неустроенность, и позже говорила о своем переезде в Соединенные  Штаты  и  о
разлуке с семьей и друзьями: "В двадцать один год, одна и без единого цента,
я взошла в Афинах на корабль, отплывающий  в  Нью-Йорк.  Нет,  я  ничего  не
боялась." Она встретилась со своим любимым  отцом  только  для  того,  чтобы
узнать, что он живет с женщиной, которую она была  не  в  силах  переносить.
Доказательством того, что Каллас всю жизнь была крайне  вспыльчива,  явилась
пластинка, разбитая ею собственноручно на голове у этой женщины, после  того
как мачехе не понравилось ее  пение.  Каллас  провела  следующие  два  года,
пробуясь на роли в Чикаго, Сан-Франциско  и  Нью-Йорке.  Эдвард  Джонсон  из
нью-йоркского "Метрополитен-Опера" предложил  ей  ведущие  партии  в  "Мадам
Баттерфляй" и "Фиделио".  Что  касается  участия  в  "Баттерфляй"  ,  Каллас
вспоминает, что ее внутренний голос посоветовал ей отказаться от  роли.  Она
самокритично признавалась: "Я была тогда очень толстой - 210  фунтов.  Кроме
того, это была не самая моя лучшая роль." Мария,  никогда  не  колеблющаяся,
чтобы честно высказать свое  мнение,  объяснила  свое  решение  так:  "Опера
по-английски звучит слишком  глупо.  Никто  не  воспринимает  это  всерьез."
("Life", 31 октября 1955 г.)  Тем  временем  Каллас  в  Нью-Йорке  подписала
контракт на выступления в Вероне, в Италии, в  течение  августа  1947  года,
дебютировав в "Джиоконде". В Вероне ею восхищался  маэстро  Туллио  Серафин,
который стал ее руководителем на следующие два года. Он приглашал ее на роли
в Венеции, Флоренции и Турине. Судьба вмешалась, и дала Марии первый большой
шанс, когда ведущая певица в беллиниевских "Пуританах" заболела.  Счастливый
случай сыграл свою роль, и ей предложили в качестве  испытания  колоратурную
партию в опере. Каллас  всегда  имела  экстраординарную  память  и  потрясла
музыкальный мир, блестяще выучив роль всего за пять дней.
   Карьера Каллас продвигалась. Итальянское оперное общество приняло  ее,  и
она решила сделать Италию своим домом, местом, где она наконец была нужна  и
желанна. В течение этого времени ее  постоянно  осыпал  знаками  внимания  и
восхищения  итальянский  промышленник,  которого  угораздило  быть   еще   и
фанатиком оперы - итальянский миллионер Джиованни Батиста Менеджини. Он  был
бакалавром и был на двадцать семь лет старше нее. Всегда порывистая,  Каллас
вышла замуж за Батисту меньше чем через год после  знакомства  -  21  апреля
1949 года. Он был ее  менеджером,  руководителем  и  компаньоном  в  течение
следующих десяти лет.
   Каллас уже приняла обязательство выступать в Буэнос-Айресе, в  Аргентине,
в течение 1949 года и оставила своего новоиспеченного мужа через день  после
бракосочетания, чтобы закончить трехмесячное выступление в  "Театро  Колон".
Затем она открыла сезон "Нормой" в Мехико в 1950 году. Каллас была одинока в
этой стране третьего  мира,  где  она  испытывала  острую  нехватку  близких
родственных или дружеских отношений. Одиночество и  неустроенность  достигли
апогея, и она все время ела  для  достижения  психологического  комфорта.  В
начале 50-х Каллас стала очень  массивной,  и  ее  вес  начинал  становиться
препятствием для сценической карьеры. Ипохондрия не знала никаких границ. Ее
письма были заполнены заверениями в одиночестве и страхе. Она была постоянно
больна и ежедневно писала мужу: "Я должна признаться, что я заболела в  этой
проклятой Мексике с момента приезда. Я не чувствовала себя хорошо ни единого
дня. " И позже: "Я побила собственный рекорд - 8. 30 утра, а я  все  еще  не
могу заснуть. Я думаю, что скоро сойду с ума здесь, в Мексике."
   Каллас была раздражительна, угрюма и постоянно больна фактически в каждом
городе, где она пела. Она была всегда своим самым строгим  критиком,  требуя
совершенствования, что приводило к борьбе со  всеми  директорами  опер  и  с
большинством актеров, с которыми она работала.  Каллас  дебютировала  в  "Ла
Скала", спев "Аиду"  в  1950-м.  Именно  здесь  она  была  наконец  признана
бесспорным талантом. Каллас была печально известна как певица,  игнорирующая
традиционные шаги по лестнице успеха. Мария бессознательно решила,  что  она
лучшая и должна начинать с самой вершины,  что  раздражало  женщин,  которым
приходилось годами бороться за свои шанс, и все для того,  чтобы  их  обошла
молодая дебютантка. Позиция Каллас была такова: "Или у вас есть голос, или у
вас его нет, и если у вас он есть, вы сразу начинаете петь ведущие  партии."
Она официально была принята в труппу "Л а Скала" к открытию  сезона  1951-го
года в этом великом театре. Это побудило журнал "Life? дать ей самую высокую
оценку, какую только можно дать оперной  звезде:  "Ее  особое  величие  было
достигнуто в давно забытых, музейных произведениях, которые были  вынуты  из
нафталина только потому, что наконец-то нашлось сопрано, которое  может  это
спеть." И Говард Таубмэн из "New York Times" заявил, что она вернула прежний
блеск титулу примадонны.
   К 1952 году вокальный гений  Каллас  достиг  пика.  Она  пела  "Норму"  в
Королевской Опере "Ковент Гарден" в Лондоне. Как  раз  в  это  время  пресса
начала издеваться над ее огромными размерами и весом. Некий критик  написал,
что у нее ноги, как у слона. Она была потрясена и немедленно села на строгую
диету и потеряла сотню фунтов за восемнадцать месяцев. Ее муж рассказывал по
секрету, что она заразила себя глистами, чтобы  стимулировать  потерю  веса.
Это подействовало. Рудольф Бинг пригласил ее на три представления "Травиаты"
в "Метрополитен-Опера" в сезоне 1952/1953 г. Она отказалась, потому что у ее
мужа не было визы. Это обозлило Бинга и положило начало десятилетней  вражде
с человеком, которого вряд ли Каллас стоило  иметь  в  качестве  врага.  Эта
конфронтация задержала ее дебют в Америке вплоть до представления "Нормы"  в
Чикаго 1 ноября 1954 года. Каллас мгновенно стала  сенсацией.  Бинг  признал
себя побежденным в отношениях с  этой  непостоянной  звездой  v,  немедленно
начал переговоры о ее  выступлении  в  "Метрополитен-Опера"  Каллас  впервые
спела Медею в "Л а Скала" в 1953 году, и ее  трепетное  исполнение  принесло
этой относительно мало известной опере огромный успех.  Дирижировал  Леонард