смотрел на надзирателя, размахивающего  своим  устрашающим  бичом.  Только
губы его кривились чуть иронически, даже гримасы  боли  не  было  на  этом
лице, когда бич обжигал его кожу.
     Эсхил повернулся на север и смотрел на реку. Потом, как бы про  себя,
проговорил:
     - Пять лет я плавал по вашей реке к морю и знаю ее так, как не знаете
вы. А жизнь кончать, видно, придется в каменоломнях. В вашей стране  жизнь
живых приносится в жертву мертвым. Странный порядок.
     - А почему ты не бежишь на родину? - отозвался  Инар.  -  Неужели  ты
смирился с мыслью умереть в рабстве в чужой стране?
     Эсхил долгим, изучающим взглядом посмотрел на товарища, тот рассеянно
скользил глазами по противоположному берегу.
     - Убежать в вашей стране нельзя, кругом так много охраны, что без  ее
глаза не сделать и шага. Думал я уже об этом.
     Инар насмешливо посмотрел на друга:
     - Плохо думал. За нами не так уж строго  смотрят,  как  это  кажется.
Привыкли к мысли, что все покорны и ни у кого нет решимости  на  побег.  Я
убежал бы по воде, только для этого нужна барка, чтобы добраться до  твоей
родины. К этому надо привлечь товарищей. Чем до  смерти  жить  в  рабстве,
лучше погибнуть в борьбе за свободу.
     Эсхил с удивлением заметил:
     - А почему ты не бежишь?
     - Мне некуда бежать, - угрюмо ответил Инар.  -  Ты  не  знаешь  наших
законов. Если я убегу, всех моих родных посадят в тюрьму и  будут  держать
до тех пор, пока я не вернусь. Как ни горька моя жизнь, но это моя родина,
здесь мои близкие люди.
     - Ты правильно думаешь. Чтобы вернуться через море на  родину,  нужна
барка, пища на несколько дней, а где все  это  достать?  -  Эсхил  тряхнул
ветхую набедренную повязку и, усмехнувшись, проговорил:
     - Вот все мое имущество. За него немного дадут.
     - Но кому-то надо начинать борьбу. К побегу надо готовиться  долго  и
серьезно.  Средства?  Может  быть,  и  найдутся,   только   нужно   хорошо
подумать...
     В этот день зародилась мысль о побеге, но прошло еще  много  месяцев,
прежде чем мечта превратилась в план, в действие. Инар не хотел  рисковать
ни одним дорогим человеком. Он не обмолвился ни словом  даже  с  Руабеном.
Только через несколько недель он попросил Руабена принести костюм  эллина,
в которых ходили купцы с далекого Ханебу. Руабен выменял такой  костюм  на
зерно и принес в корзине с продуктами,  его  никогда  не  проверяли.  Инар
горячо поблагодарил, но не сказал, зачем он ему  потребовался.  Руабен  не
решился спросить, но долго думал об этом с тревогой.
     Однажды надзиратель Пекрур повел свою группу каменотесов к  реке  для
омовения. Пока они раздевались и мыли свои повязки у берега, Пекрур отошел
поболтать  к  береговой  страже.  Со  стороны  рабов  слышались  довольные
восклицания, смех и громкие всплески воды. Пекрур с наслаждением потягивал
пиво из кружки, предложенное ему приятелями. И вдруг послышались отчаянные
крики и горестные  аханья.  Надзиратель  бегом  направился  к  купающимся,
которые толпой собрались на берегу. Оказалось, что Эсхил, приблизившись  к
прибрежным тростникам, потревожил там крокодила и тот утащил его с собой в
воду. Эсхил  успел  только  крикнуть.  Вода  была  еще  красной  от  крови
погибшего. Каменотесы поспешно натягивали повязки, не успевшие  высохнуть.
Все старались держаться подальше от  реки.  Инар,  взволнованный  и  очень
бледный, смотрел туда, где среди высоких тростников только что разыгралась
нередкая для Хапи драма. На берегу валялась истрепанная повязка погибшего.
     Надзиратель осторожно подошел  к  камышам,  не  отваживаясь  зайти  в
мутную воду, и осмотрел их. Как ни хорошо было на полях Иалу, он не спешил
туда. Но для отчета начальнику нужно было все  осмотреть  самому.  Подошли
охранники с пристани  и  подтвердили,  что  здесь  часто  видят  огромного
эмсеха.
     Пекрур пересчитал всю  группу  и,  злой,  повел  рабов  в  хижины,  в
поселок. Испуганные, перешептываясь между  собой,  каменотесы  уходили  от
опасного места. Пекрур в душе был доволен, что  избавился  от  иноземца  с
дерзкими глазами. Кроме того, в группе  рабов,  подвластных  Пекруру,  все
больше подчинялись Эсхилу, словно он, а не Пекрур был надзирателем.
     На другое  утро  Пекрур  сделал  обстоятельное  сообщение  начальнику
каменоломен о случившемся. Для убедительности пришлось  кое-что  приврать.
Начальник каменоломен безразлично выслушал надзирателя и только спросил:
     - А ты сам видел, когда это случилось?
     - Как же, как же, господин мой начальник! Эмсех был из самых крупных,
локтей  двенадцать  в  длину,  раб  только  вскрикнул  и  захлебнулся,   -
вдохновенно сочинял Пекрур.
     Начальник помолчал и добавил:
     - В следующий раз купайтесь дальше  от  камышей,  и  так  не  хватает
каменотесов. Сходи к писцу, пусть отметит.
     Пекрур пошел к писцу, ведающему записью всех рабов  каменоломен.  Тот
против имени погибшего поставил иероглиф - "кончено".
     А Инар ходил очень грустный. Всем было заметно,  как  он  тосковал  о
погибшем друге. Как-то незаметно получилось, что теперь вся группа слушала
его. Но Пекрур против этого особенно не возражал.  Инар  был  свой,  а  не
какой-нибудь презренный  экуеша  [экуеша  -  так  называли  представителей
народов Эгейского моря]. Работу группа выполняла так же аккуратно,  а  все
время быть в духоте карьера не слишком-то приятно. Теперь иной  раз  можно
отойти и сразиться на игральной доске.
     Прошло еще несколько недель, и о происшествии на реке все  постепенно
забыли.



                          В УСЫПАЛЬНИЦЕ РАХОТЕПА

     Хемиун вызвал к себе Руабена и предложил ему  сходить  в  усыпальницу
дяди, чтобы посмотреть великолепную работу знаменитого ваятеля.
     На другое утро они отправились в Медум, в некрополь. Вначале  поплыли
на дахабие на юг, а потом  вышли  и  направились  на  запад  -  Хемиун  на
носилках, а Руабен пешком.
     Жрец, надзиравший за усыпальницей, провел их внутрь мастабы.  Странно
было после яркого солнечного дня идти в мрачную темноту.  Все  шли  молча,
стараясь  ступать  бесшумно,  звуки  здесь,  в  покое  мертвых,   казались
преувеличенно громкими и заставляли невольно вздрагивать.
     Идущие впереди остановились,  и  жрец  высоко  поднял  факел.  Руабен